В мае 1722 года целый сибирский город Тара — вместе с казачьим его гарнизоном, взбунтовавшись (Тарский бунт), отказался от присяги. Через несколько недель большому карательному отряду правительственных войск удалось захватить Тару; началось жесточайшее следствие, сопровождавшееся повальными арестами и массовыми казнями. Зачинщиков после пыток и допросов четвертовали, сажали на кол, вешали.
В 1772 году известный ученый и путешественник Паллас отметил, хотя и со многими недомолвками, стойкий упадок тарской экономики, наступивший вследствие страшного розыска».
Н. Н. Покровский академик Российской Академии Наук
История раскола русской православной церкви глубоко трагична и до сих пор несет в себе множество «белых пятен», исторических фактов и событий, истолкованных официальными историками превратно, массу явлений, не получивших должной православной оценки.
Вследствие этого в общественном сознании укоренилось отношение к старообрядчеству не как к гонимому и попираемому православию, но как к сектантству. Ревнителей же и исповедников староверия беззастенчиво «превратили» в изуверов, религиозных фанатиков, якобы способных на бесчинства и жестокость под знаменем веры. Подобное мнение старательно насаждалось в обществе как со стороны господствующей власти, так и со стороны господствующей церкви. Светская массовая культура всеми средствами способствовала распространению этих бредовых идей.
Массовые самоубийства /самосожжения/ -вот что зачастую «вменяется в вину» старообрядчеству как анти православные деяния.
В статье известного историка Николая Николаевича Покровского, академика РАН /в 70-е гг. — доктора исторических наук, сотрудника Сибирского отделения АН СССР/ мы встречаем иную точку зрения на данное социально-историческое явление.
Событиям этим в русской исторической науке не повезло. В XVIII веке о них предпочитали молчать по причинам попятным — они принадлежали к числу тех тайных страниц истории русского самодержавия, говорить о которых было тогда небезопасно.
Лишь в 1838 году несколько строк о Тарских событиях были опубликованы в книге известного сибирского общественного деятеля и историка П. А. Словцова, прославившегося еще в 1973 году смелым публичным обличением деспотизма и самодержавия. Сострадая Тарским бунтовщикам и удивляясь их «отчаянному сумасбродству», Словцов писал в первом томе своего «Исторического обозрения Сибири»: «До тысячи человек, в деле замешанных, казнено. Не одна будто бы тысяча разослана по Сибири и в Рогервик… По всем дорогам, выходящим из Тары, стоят большие деревянные кресты, по словам жителей, для молебствий, по словам же других, для напоминания казней, тут совершавшихся»
Самый подробный из курсов русской истории прошлого века — «История России» С. М. Соловьёва -уделяет две фразы истории Тарского бунта, сообщая новые сведения о нем. Читая их, опять и опять удивляешься великолепной интуиции знаменитого историка. Основываясь, по-видимому, лишь на одном из дел Преображенского приказа который не имел прямого отношения к Тарскому следствию, Соловьев правильно называет и главную причину бунта — отказ от присяги, и имена некоторых из его руководителей.
Тарское следствие породило огромное делопроизводство, которое насчитывало многие тысячи листов. Из них попал волею судеб в поле зрения исследователей и был опубликован лишь один -сопроводительное письмо местным властям, при котором были разосланы по своим деревням после наказания кнутом несколько крестьян, участвовавших в бунте. Но и эта публикация не была замечена не дореволюционными, ни советскими историками. (Тарский бунт)
Я всегда поражался и восхищался, вновь и вновь сталкиваясь с фактами, которые свидетельствуют об удивительной силе, живучести народной памяти о давних событиях отечественной истории. Странствуя в поисках древних книг по селениям Сибири, я встречал стариков, которые могли рассказать о делах своих предков во времена Екатерины II или даже Елизаветы, правильно назвать основателей деревень, возникших в XVIII веке, поведать о переселениях бухтарминских крестьян, связанных с последними отзвуками Пугачевского восстания.
Конечно, рассказ о конкретных событиях в подобной народной передаче во многом приукрашивал их. Например, происходившее на деле в Барнауле чтение бухтарминским беглецам «милостивого указа» Екатерины об их возвращении в русское подданство превращалось в красочное предание о беседе царицы в царском дворце с бухтарминскими выборными. Но реальное ядро таких рассказов довольно легко сейчас вычленяется, а содержащиеся в них оценки весьма интересны и полезны для историков. (Тарский бунт)
В тесной связи с этим народным ощущением исторической преемственности поколений стоит очень важный феномен крестьянской исторической литературы ХVIII-ХIХ веков. Мне уже приходилось рассказывать о нем в журнале «Знание — сила» № 3 за 1973 год, и среди пришедших в редакцию читательских откликов были письма, где сообщались и новые, важные для науки факты, хранящиеся и поныне в народной памяти, о местных крестьянских деятелях XVIII века. (Тарский бунт)
Несколько забытых историй крестьянских движений протеста удалось восстановить, отталкиваясь от свидетельств крестьянской исторической литературы ХVIII-ХIХ веков /или даже от записанных в наших энциклопедиях рассказов старожилов/ и произведя затем соответствующие разыскания документов в архивах. Но с Тарским бунтом не получился и этот путь — никаких новых сведений о нем не было и здесь.
И, тем не менее, именно поиски новых материалов о крестьянских библиотеках XVIII века дали неожиданно ту ниточку, потянув за которую удалось многое распутать в истории Тарский бунт.
Осенью того же, 1722 года, когда произошел Тарский бунт, под Тарой была конфискована такая крестьянская библиотека.
Подавляющее большинство захваченных тогда книг было признано, в конце концов, «злолаятельными» и посему уничтожено. Но сначала местные, сибирские власти отправили книги эти при описи в столицу. Там для порядка поступившим книгам составили еще один реестр и отправили в синод для экспертизы на предмет выявления степени зловредности. В синоде Тарские книга с интересом читали 15 месяцев и порекомендовали публично сжечь, ибо в них «по рассмотрению явились многие плутовские бредни и между тем богохульные и касающиеся к чести его императорского величества непотребные слова».
Книги, вероятно, были сожжены, но для историков остались два разных реестра их, тобольский и петербургский, и несколько сопроводительных документов. Тарский бунт. Их значение для изучения Тарского бунта трудно переоценить.
Дело в том, что эти книги были захвачены у Тарских бунтовщиков во время карательных акспедиций против них и последующего широкого «розыска».
Книг было много, десятки пудов; 178 запрещенных церковью печатных фолиантов древней, «дониконовской» печати, 83 рукописных тома и еще 48 номеров тетрадей, столбцов и писем, написанных рукою участников этого движения. Если бы историк смог сейчас прочитать одну из этих тетрадей! Синод высказал было разумное положение сохранить хоть пару рукописей в целях изучения противника, но и эти рукописи обнаружить не удалось. Остались лишь реестры.
Но и их достаточно для вполне определенных суждений об идеологии, о лозунгах Тарского движения. Оно носило старообрядческую окраску и было пронизано ожиданием близкого конца света. Давно известно, что в средневековье классовая борьба часто принимала форму церковного раскола, ереси. Деятельность преобразователя России, открывавшая перед страной важные перспективы, оборачивалась для крестьянских масс невиданным ужесточением феодального гнета, крепостничества, такими новшествами, как рекрутчина, ревизские сказки, обер-инквизиторы.
Конец Московской Руси многим представлялся началом конца света. Родилась легенда о том, что государь является то ли антихристом, то ли его предтечей. Слухи о странном поведении царя, о его богохульных забавах, о неслыханном браке со своей крестной внучкой укрепляли эту легенду. Мы до конца еще не знаем, какие глубокие пласты антифеодального протеста и консервативной антипетровской оппозиции соединились в лозунге «Царь — антихрист».
Подавляющее большинство захваченных под Тарой рукописных тетрадок и столбцов было посвящено как раз «актуальным проблемам» приближения конца света и воцарения антихриста. Среди более древних книг там было немало сочинений византийских авторов с авторитетными разъяснениями на ту же тему. Реестры книг свидетельствуют, что почт и все Тарские сочинения о наступающем конце света и антихристе были написаны, рукою опытного книжника и гибкого политика старца Сергия, которому суждено было стать одним из главных вдохновителей и руководителей Тарского бунта.
Он происходил из устюжской стрелецкой семьи. Это обстоятельство во многом определило его отношение царю Петру, жестоко подавившему восстание стрельцов.
Сергий стал монахом и священником, но не ужился в официальной церкви, бежал от преследований тобольского митрополита Филофея, жил в сибирских старообрядческих скитах. Затем верстах в 70 от Тары он организовал собственную пустынь, в которую стали стекаться беглые крестьяне и солдаты. Особенно многолюдно здесь стало с осени 1721 года, когда обстановка в этом районе сильно накалилась из-за проведения переписи податного населения.
Проведение переписи вызвало тогда несколько крестьянских самосожжений; Сергий занимал сначала более умеренную позицию, пытался даже договориться с властями. Но уже через несколько месяцев общий подъем крестьянского недовольства сделал Сергия гораздо более решительным. Документы ярко и вьпукло обрисовывают эту радикализацию.
К реестрам были приложены первые допросы нескольких владельцев книг, включая Сергия. На основании этих допросов следователи указывали, что «на Таре городовые и уездные люди о наследстве Российского престола многие к присяге не пошли, а возмутили де ими полковник Иван Немчинов и пустынники». Среди пустынников на первом месте назывался Сергий, его роль была, судя по этим документам, даже более активной, чем роль главы местного гарнизона казачьего полковника И. Немчинова, возглавившего действия Тарских жителей, отказавшихся от присяги и сопротивлявшихся правительственным войскам.
Поводом к бунту послужил известный указ от 5 февраля 1722 года о том, что правящий император может по своей воле назначить себе любого наследника. Российских подданных следовало немедленно привести к присяге будущему, еще не названному и не определенному наследнику. Петр I как известно, так и не успел назвать имя наследника. Сразу же после опубликования этого указа по Уралу и Сибири поползли слухи, что наконец-то с властью все стало окончательно ясно, ибо велят присягать антихристу, имени которого даже вымолвить невозможно.
Эта точка зрения, подкрепленная ссылками на византийскую литературу, распространялась не только из скита Сергия, по и из соперничавшего с ним скита Ивана Смирнова, где еще раньше была очень подробно разработана легенда о Петре-антихристе. Иван Смирнов учил, что царь-антихрист ввел рекрутчину, чтобы собрать все русское мужское население на завоевание Иерусалима, где, в соответствии с древними предсказаниями, он будет царствовать три с половиной года и погибнет во время второго пришествия Христа. Указ от 5 февраля 1722 года заставил Смирнова несколько видоизменить этот прогноз, и теперь антихристом объявлялся безымянный наследник Петра.
В том же 1722 году среди уральских крестьян передавалась иная версия легенды антихристовым был весь царский род, начиная с Алексея Михайловича, а недавно родился самый страшный, последний антихрист и приходится он внуком правящему государю императору, отцу отечества; родился антихрист мерою аршин с четвертью и сразу с зубами.
Наш канал на Яндекс.Дзен
