До следующей заимки староверов от Ужепа вверх по течению – около пятнадцати километров. Енисей здесь течет спокойно, без шивер и перекатов, неспешно виляя и огибая скалы.
Он плавно расходится на два рукава, спотыкаясь об галечную мель или набегая на внезапно возникший хвойный островок.
Чодураалыг можно смело называть Черемушками: в переводе с тувинского чодураа – черемуха. Старожилы меж собой называют это местечко так: Чедралик.
Одна часть заимки – Малый Чодураалыг – спрятана в глубине леса и с реки не видна, а усадьбы Большого растянуты своими покосными лугами вдоль правого берега Енисея. В отличие от стиснутого тайгой Шивея здесь чувствуются просторы.
ВВЕРХ ПО ТЕЧЕНИЮ – ОТ СОБЛАЗНОВ
История этого поселения трагична: в двадцатые годы местные жители были вовлечены в разборки между партизанскими и белогвардейскими отрядами. И на той, и на другой стороне стреляли, резали и жгли дома.
Интересно, что вместе со староверами, в основном, поддерживающими царскую власть, несмотря на то, что они в принципе ушли от ее притеснений, в Чодураалыге жили и неверующие люди: также вели натуральное хозяйство, но устава не держались. Поэтому гражданская стычка и проявилась в окрестностях Чодураалыга: неверующие поддерживали красных, верующие – белых.
Потом советская власть приложилась к расформированию поселка. А к семидесятым годам двадцатого столетия здесь оставались жить одни немощные монахини. В келье на Чодураалыге тогда побывал писатель Анатолий Емельянов. Описывая в своей книге «От мира не уйти» разговор с монашками, он приводит слова матушки Измарагды: «Старые, воды принести не можем. Вчерась пошла за водой, упала вместе с ведрами и коромыслом, еле добралась до кельи».
Сейчас на Чодураалыге живет с десяток семей. Первыми в середине девяностых годов начали заселять опустевшие земли, как ни странно, старики. Ехали из ближайших сел – Эржея, Ужепа, Сизима, оттуда, где веру разлагали мирские соблазны: телевизоры, магнитофоны, телефоны. Постулат «жить нужно своим трудом, какой бы тяжелый он ни был» одержал верх даже над гарантированным государством пенсионным содержанием.
Потом подтянулось следующее поколение – семьи с ребятишками. Многие дети родились на Чодураалыге и иной жизни не знают.
Результат труда – мясо, молоко, сметана, ягоды, грибы, корни целебных трав, пользуется спросом у перекупщиков из Кызыла и праздно шатающегося люда – туристов. Некоторые самостоятельно вывозят свою продукцию на рынок в Кызыл – по зимнему пути. Поэтому купюры с «печатью Антихриста» в ходу, но на самые необходимые нужды: бензин, моторы, ткань, резиновые сапоги.
Поток сплавщиков большой: в день иногда до двадцати групп проходит мимо заимки. Кто-то финиширует в Ужепе, пройдя каскады самых сложных порогов, кто-то – в Эржее, получая последние выплески адреналина на Байбалыкском пороге, а некоторые оттягивают возвращение в суету до самого слияния с Бий-Хемом.
Своей дикой красотой и опасностями Каа-Хем собирает людей с разных уголков мира. Некоторых оставляет здесь навсегда.
ЧЕРЕЗ ЗАГАДОЧНЫЕ ПРЯСЛА – К БАБЕ МАРФЕ
На Чодураалыг мы приехали наобум. Если перед Петром Сасиным за нас замолвил доброе слово Николай Сиорпас, то здесь нас никто не ждал.
Правда, было у меня одно знакомство с жительницей этой заимки – Марией Анатольевной Сазыкиной. В селе Сарыг-Сеп у протоки я предложила помочь набрать воду склонившейся с мостика бабушке. Она спрятала за спину бидончик, мол, сама. Догадавшись, в чем дело, поинтересовалась у нее: где живет? Оказалось – в Чодураалыге, а в Сарыг-Сеп приехала к детям повидаться.
«Ты не обижайся. Я же, когда водичку набираю, молитву про себя творю, а ты просто так наберешь, без молитвы», – сказала мне бабушка.
Вроде, собиралась Мария Анатольевна ехать обратно на Чодураалыг – попутно добираться, но когда наша экспедиция собралась в полном составе и мы, следуя на Шивей, заехали к ней, чтобы довезти хотя бы до переправы на Ужеп, никого в доме не было.
Может, Мария Анатольевна уже вернулась, надеялись мы. А пока, выгрузившись с лодки и оставив вещи на берегу, отправились на поиски места, где бы можно было встать палаточным лагерем и не смущать людей своими фотоаппаратами и громкими голосами.
Строения, покосы, огороды отделены друг от друга изгородями из жердей. Одно плавно перетекает в другое через калитку в изгороди. К ближайшему дому мы подобрались не сразу. Елиферий Кудрявцев – хозяин дома – стал нашим первым знакомым на Чодураалыге.
Нашли мы его по стуку в сарае: чего-то мастерил. Седой старик, далеко за семьдесят, уже плохо видящий и слышащий, испек хлеб и угостил нас свежей булкой. Оказалось, что Мария Анатольевна – соседка, и он пальцем указал на ее дом. Но она еще не вернулась от детей. Жена Елиферия – Марфа Кудрявцева, живет на другом конце заимки, и он ходит к ней в гости. Так сложилось.
«Вы сходите к ней, может, чем поможет. У меня тут негде палатки ставить. Вон, прямо идите, прясла пройдете и ее дом. – Елиферий показывал нам путь сквозь даль огородов. – Привет передайте моей Марфутушке!»
Ориентир «прясла» в наших представлениях был неким предметом из области прядения: может, какое-то веретено, висящее на изгороди, должно было служить указателем к дому Марфы Кудрявцевой?
Но все оказалось проще. Прясла – это и есть сама изгородь, или ее звенья, но об этом мы узнали позднее, а пока, пролезая между жердями, интересовались друг у друга: мы прошли прясла? Нет? А что это?
ДЕНЕГ НЕ НАДО!
Нам дали добро поселиться в ограде. Вещи с места нашей высадки нужно было приплавить на лодке поближе к дому Марфы Сергеевны. За помощью посоветовали обратиться к Петеневым, самой многодетной семье на Чодураалыге – двенадцать детей.
Панфил – отец семейства – возился во дворе дома. Похож на сельского старосту: интеллигентного вида – в шляпе и ярко-зеленой косоворотке, подпоясанной тесьмой, с небольшой светлой бородкой. Внимательно выслушав нас, расспросив: кто мы, откуда и зачем. Услышав, что мы заплатим за перевозку вещей, отрезал: «Денег не надо! Гришка, съезди с ними!»
Из дома выбежал худощавого телосложения Гришка с пушистой рыжей бородой. Со спины он выглядел подростком, а растительность на лице делала его бородатым десятиклассником. На самом деле Григорию – 23 года, и он уже успел хватить мирских соблазнов, пожив в Шушенском районе Красноярского края. Говорит: пьет там сильно народ, как почуял, что и на него нашла эта нелегкая – уехал к родителям. Образование – три класса, а большего и не нужно для здешней работы.
Одна сестра вышла замуж и живет в Курагинском районе, другая – в монастыре на Дубчесе в Туруханском районе Красноярского края. Еще – пять сестер и четыре брата, младшему из которых всего годик.
«А давайте я вас на мотоцикле покатаю, покажу окрестности, – предложил Григорий после того, как перевез наши вещи. – Да успеете вы палатки поставить, поехали – наши там в мяч играют, поехали!»
В БРЮКАХ ДЕВУШКИ НЕ ХОДЯТ
На Чодураалыг мы приехали в воскресенье. В этот положенный единственный выходной день люди ходят в гости, ведут длительные беседы с чаепитиями, могут отсыпаться после работы. А ребятня приезжает на лошадях со всех окрестных заимок – Мос, Май, Ок-Чары, Чендракты, устраивает игры и общается.
Григорий в несколько заходов вывез нас в лесок между Малым и Большим Чодураалыгом. Меж деревьев была натянута дырявая рыболовная сеть, через которую неумело летал волейбольный мяч. «Собрались играть, а мяча боимся», – сказал кто-то из ребят.
Парни, девушки, мальчики, девочки: в глазах рябило от веснушек, косовороток, сарафанов. Удивляли забытые русские имена: Маркел, Прасковья, Федот, Таисия. Звучали и привычные нам: Максим, Ирина, Илья, Дмитрий.
Сколько их здесь собралось? На конях, мотоциклах, велосипедах. Посчитать было невозможно.
– Давайте играть, чего стоите, а то нам скоро домой ехать, – громкий голос Ульяны постоянно подгонял игру. Ее транспорт был привязан за соседним деревом и ощипывал кустарник.
– А вы были у нас на Малом Чодураалыге? Хотите – покажем, только ничего не фотографируйте, – подошла к нам Ирина. Она была именинницей в этот день и оделась особо нарядно.
– Да пусть фотографируют, – вмешался Григорий.
– Нет, Гриша, нельзя, ты чего? Поехали, скорей, – махнула Ирина в сторону мотоцикла. – Максим, остальных привезет.
Максим оказался ее братом. Мы залезли втроем на мотоцикл. Ехать пришлось чуть больше километра. По пути Ирина крикнула мне в ухо:
«Прижми ноги скорей, вон дедушка Давыд идет, стукнет посохом по ногам! В брюках у нас девушки не ходят».
По обочине шел согбенный старик. Увидев нас, он остановился и начал что-то говорить. Но мы, поднимая за собой пыль, промчались с такой скоростью, что, ни услышать, ни увидеть дедушку Давыда в этом земляном облаке не представлялось возможным.
«Он ругается, когда на мотоциклах ездят. Ты держись крепче, не расставляй ноги, вдруг вылетим с дороги. Но наши парни опытные – успевают выруливать», – советовала Ирина. А Гриша, чувствуя, как я вцепилась ему в спину, еще больше добавлял газа.
БЕСОВСКИЙ ШОКОЛАД
Домчались. У крайнего дома на земле возле дровника сидели двое: женщина, судя по облачению – монашка, и пожилой мужчина в соломенной шляпе.
Ирина отбежала в сторону, а Гриша робко присел поодаль. Поймав неодобрительный взгляд женщины по поводу формы одежды – снизу вверх, но имея смягчающее обстоятельство в виде косы, я подошла знакомиться.
Павел Трефильевич Бжитских приехал вместе с внучкой с заимки Ок-Чары, что в десяти километрах. Сам – на велосипеде, внучка – на лошади. Ему нужно было посоветоваться с матушкой Максимилой, а внучка на воскресные игры поехала.
«Так, а вы-то зачем сюда приехали? Хулить или с добрыми намерениями? – расспрашивал он. – Веру нашу спасать надо. Вы думаете, зачем мы сюда жить уходим? От Антихриста бежим. Внуки уже не хотят жить по-нашему. Мои вон в город рвутся. А ты не смейся, Григорий. Бес тебя путает».
Матушка Максимила сурово смотрела на нас и Григория. Сидела молча, подобрав ноги под черное платье, лишь изредка покачивая головой в знак согласия с монологом Павла.
«И власти бесовские уже до святого добрались. Вы знаете, что в календаре воскресенье хотят отменить? – продолжал Павел Трефильевич. – Вы, если посмотреть хотите, поговорить, приходите ко мне на Ок-Чары, я вас приму. А то темняет, домой возвращаться уже надо. Придете?»
В ограде бабы Марфы нас уже поджидали. Детвора окружила палатки и рассматривала их устройство. Солнечные батареи вызвали особый интерес, пришлось проводить лекцию о способах получения энергии.
Из коробок с провизией предательски виднелись шоколадные батончики и банки сгущенки. Искренне начали угощать детвору и не сразу поняли, почему дети отходили в сторону, быстро разворачивали шоколад и целиком его заглатывали, а некоторые прилюдно не брали батончики, а потом отзывали нас и просили выдать.
Когда сообразили, что мы виноваты, было поздно, шоколад был роздан. Пост же! Петр Сасин ведь говорил нам, что пост продлится до конца следующей недели – до Успения. Даже перед друг другом дети стыдились нарушения строгости поста. А уж если узнают родители: поклоны бить придется.
ЧЕРЕЗ ТРУД – К БОГУ
Марфу Сергеевну Кудрявцеву не поворачивался язык называть бабой Марфой – так она нам представилась.
И дело не в том, выглядит или не выглядит она на свои семьдесят с хвостиком. То достоинство и уважение к труду, с которым она с утра до позднего
вечера выполняла любую работу – собирая с грядок урожай в огороде, делая заготовки на зиму на кухне, с иголкой в руках или связкой хвороста за спиной – все это требует почтенного обращения: Марфа Сергеевна.
Небольшого роста, с аккуратно убранными под платочек волосами, с добрыми и веселыми глазами, улыбкой отвечающая на наши рассуждения о жизни, она воплощала тот самый образ мудрой старины.
Август – пора заготовок. Возле дома на крупных кусках бересты сушились опята, шиповник, малина, различные травы. В корзинах – собранные помидоры и арбузы. Марфа Сергеевна рассказывает, что раньше и дыни выращивали, но как появились в небе над Чодураалыгом самолеты – дыни вызревать перестали.
«А когда вы молитесь?» – спрашиваю я.
«Утром молюсь и вечером. Любую работу с молитвой делаю. Вот лестовку одеваю на руку и молюсь по ней. На каждый бобочек – своя молитва. Молитву прочитаю, поклоны положу – передвину бобочек. Самая большая богородичная лестовка – на 150 бобочков».
Лестовка – это глубоко продуманное приспособление для повседневной молитвы. Внешне напоминает плетеные четки в виде лестницы. Внутрь каждой бобочки, которую передвигает молящийся, вставлена свернутая в тугой валик бумажка с молитвой. Лестовка замкнута в кольцо в знак непрестанной молитвы и при этом знаменует собой лестницу духовного восхождения от земли на небо. Они бывают повседневные, праздничные и даже похоронные.
«Вот я умру, мне ее в гроб положат, – Марфа Сергеевна достает разные лестовки, – а дочка все просит, чтобы подарила. Не могу – мне же молиться еще здесь нужно».
Дочь Екатерина вместе с семьей живет в Германии. Приезжает каждый год мать с отцом попроведать. Говорит, что когда состарится, тоже будет жить, как мама – на земле, своим трудом. Сын Дмитрий живет на Чодураалыге и должен вернуться к Успению с аржаана Маймалыш.
Староверы лечат свои хвори на целебных источниках. Тропа на тот аржаан проходит мимо стойбища тоджинских оленеводов, и мне приходилось видеть вереницы груженых лошадей, поднимающихся в саянские гольцы с Каа-Хема.
Примечательно, что есть негласная уважительная договоренность о времени посещения этого источника. В июле – тувинский сезон, в августе – русский. С учетом разницы в ритме жизни, чтобы не тревожить друг друга, лечиться приезжают в разное время.
– Марфа Сергеевна, у нас спутниковый телефон с собой. Хотите позвонить дочери в Германию? – спрашиваю я.
– Да как же так? Она так далеко, а я ее услышу? Точно бес в этом телефоне, – удивилась она и чуть погодя добавила: – У сына где-то номер записан. Вот приедет, тогда уж.
А КОГДА ВОЙНА БУДЕТ? ИЛИ БЫЛА УЖЕ?
К Петеневым мы пришли с предложением помочь в выполнении какой-нибудь работы. Наверное, это выглядело весело: пятеро с фотоаппаратами наперевес блуждают по Чодураалыгу и предлагают всем свою помощь.
Неважно, в чем. Что скажут, то и будем делать. Но включиться в какой-то рабочий процесс для нас было единственной возможностью общения с людьми. Не наблюдать за ними со стороны и, пренебрегая доверием, украдкой вести съемку, а узнать их как можно больше.
«Идите, вас тятя зовет», – прибежали к нам гурьбой дети. И работу нам дали: собрать мох и утеплить потолок недавно поставленного сруба. Старшего сына Григория собирались отделять и строили новый дом.
Сам хозяин – Панфил Петенев – был немногословен. Он мог долго говорить про Писание и пророчества, читая наизусть Евангелие, но от вопросов о своей жизни ловко уходил. Жена Клавдия при нашем появлении всегда скрывалась в доме.
Младшие братья Григория – Илья и Василий, несмотря на юный возраст – 16 и 14 лет – выглядели серьезными и деловыми, руководили стройкой и даже давали указания старшему брату. Нигде не учились, но оказались не на шутку предприимчивыми: пытались продать нам десяток яиц за четыреста рублей.
Наталья, следующая по старшинству после Василия, следила за всеми остальными детьми и отвечала за маленьких. Окончила несколько классов в Ужепе. Кроме нее и Григория из братьев и сестер за партой никто не сидел. В школу в сентябре собиралась пойти еще сестра Прасковья.
Как-то Наталья пришла в ограду к бабе Марфе. Долго стояла возле нашей палатки, не решаясь спросить. Наконец, решилась:
– Почему у тебя кольцо на руке и только одна коса? Те, кто с кольцами, должны две косы носить и шашмуру.
– Мы шашмуры не носим. И кольца одеваем не только обручальные, а как украшение – ответила я. – Можем одну косу плести, две или распущенные волосы оставить.
– И челку стригете? Стричь челку – грех, уйдешь в муку вечную. Я стригла себе несколько раз сама – теребили потом. А где находится Южный? – интересовалась она местом проживания своей старшей замужней сестры Анастасии.
Я нарисовала карту: Енисей, Кызыл, Саяны и где-то там за Саянами – поселок Южный Курагинского района Красноярского края. Наталья упорно разглядывала тетрадный листок.
– А Москва где?
– В десять раз дальше, чем Южный.
– А когда война будет? Или была уже? Вы же там живете – погибнуть можете.
– Мы у вас молоко брали, забери банки, – перевела я разговор.
– А вы их замиршили?
– Нет, мы же из кружек своих пьем, не из банки.
Наталья еще несколько раз подходила ко мне, но на многие ее вопросы я не нашлась что ответить.
МЫ ПО ДЕТЯМ ОРИЕНТИРУЕМСЯ
«Вставайте, мы вам чего-то вкусненького принесли», – раздавались над палаткой ребяческие голоса. Мы вовсю обжились в ограде у Марфы Сергеевны. Утром нас будил кто-нибудь из детей, чтобы спросить, нужно ли молока или рыбы, а по правде – просто на нас посмотреть. Мы же такие смешные и суетливые. Потом мы шли удивлять их утренним купанием в Енисее: они стоят в шапках и куртках на берегу, а мы в купальниках плещемся и бодримся.
На этот раз нас разбудили ребята с Малого Чодураалыга: Ирина и Максим стояли у палатки с мешочком свежей брусники.
«А к нам когда вы в гости придете? Тятька с мамкой приглашают – приходите, – Ирина говорила, а брат одобряюще кивал головой.
Афанасий и Анна Поповы с пятью детьми переехали с Ужепа на Малый Чодураалыг восемь лет назад. Здесь еще двое народились.
«Мы по детям ориентируемся. Когда переехали, Ксении было пять месяцев, когда Димка ножками пошел – дом здесь купили, – рассказывала Анна, выставляя на стол варенье, сметану, свежий хлеб и арбузы. – В Ужепе дом новый был, но там проблемы с водой – берег крутой. Пока молодые были, воду таскали. А здесь у нас бабушка жила. Тогда только старухи и обитали на Чодураалыге».
«Ты им кабанятины положи, – обращается Афанасий к жене. – Они, поди, такого мяса не едали. Мы свое мясо не едим, дикое только. А в субботу и нам на Успение можно мясное. Мне к тому же 50 лет исполнится. А что вы так на арбузы удивляетесь? У нас и дыни есть. А что, в Московской области не растут? Так приезжайте сюда. Работать – научим».
ДОВЕРЧИВЫЕ И ОЧЕНЬ РАНИМЫЕ
Поповы не получают от государства никаких пособий. В долг не берут, чтобы в долгу не остаться.
Сами возят продукты питания на продажу в Кызыл. Раньше сдавали продукцию закупщикам, но те рассчитывались только через год. Решили самостоятельно на рынок выходить. Теперь уже и свои постоянные клиенты есть.
«Как-то привезли на прииски к Неволину варенье на бартер, в обмен на муку, сахар, солярку – все дешевле выйдет, чем завозить. Он нам сказал: буду брать, если хорошее. Попробовал – понравилось. Мы домой вернулись, людям разболтали. На следующий год приезжаем к Неволину, он говорит: не надо. А чего? Так навезли же ваши с Чодураалыга. Но наше варенье все равно взяли».
Из современной техники у Афанасия есть японский лодочный мотор: купили на двоих с товарищем. По Верховью у многих такие моторы. В российском «Вихре» разочаровались. Если раньше на нем двадцать лет ходили, то теперь ломается через два года эксплуатации. На российской технике летит все – коробки, раздатки, мосты.
– Прельщаемся иногда, как туристы, – говорит Афанасий, – на порогах страху дернуть. Туда на моторе поднимешься, а обратно самосплавом удовольствие испытываем.
– Живем, слава Богу, все есть. Сами валенки катаем, так всю зиму в валенках и ходим. Сейчас никуда отсюда, пожили везде от Кызыла до Ужепа, хватит. Дети в школу у нас не ходят, а читать и писать я на дому учу. Зимой занимаемся, когда работы поменьше, – делится Анна.
– Да они и не хотят никуда, – поддерживает жену Афанасий. – Приедем с ними в Сарыг-Сеп, они там теряются. Глянут телевизор пару раз и говорят: поехали домой. Тут они – хозяева! Все знают, где только ни бегают. Мать их волками пугает, чтоб далеко не убегали.
– Вот с вами они познакомились, прибежали с вытаращенными глазами, говорят: там такие дяденьки и тетеньки, ласковые и добрые, – начала рассказывать Анна, и девчонки, засмущавшись, стремительно выскочили из дома. – Они у нас открытые, доверчивые, ранимые очень.
ПОЙДЁМ ДАЛЬШЕ В ТАЙГУ
Двор у Поповых плясал – индюки, свиньи, куры, бегали вперемешку с детьми, все визжало и сотрясалось. Старшие девочки волоком тащили пятилетнего брата Диму. «Да, не бойся ты! Тебя только посмотрят, никаких уколов», – уговаривали они его зайти в дом. Накануне Поповы ездили за ягодой. Дима упал на острый сук и распорол колено. Сестры сказали ему, что принесут лекарства, и он, испугавшись, уже несколько часов не подходил близко к дому, пережидая наш визит на заднем дворе. Трехлетняя Нина сдала его местонахождение старшим сестрам, и те в четыре руки смогли его дотащить только до веранды.
«Ну что, посмотрели, как мы живем? – спрашивал Афанасий, прощаясь с нами. Надо три года пожить, все-таки первое впечатление – обманчивое. А если бы жили здесь, то свинья бы наша к вам залезла, то корова, вот тогда бы и впечатление было бы друг о друге. Уклад русский смотрите, а вы кто тогда, американцы что ли?»
Это был, пожалуй, главный вопрос, который нам задали старообрядцы Чодураалыга: кто мы такие? Что разделяет: нас – русских из разных уголков России и их – русских, укрывшихся в таежных распадках Верховья? А что объединяет? Где та развилка нашей общей тропы, с которой каждый свернул в свою сторону и возможен ли общий путь снова?
«С государством когда-нибудь придется дело иметь, – размышляет напоследок Афанасий. – Мы живем в лесу, но дров нам нельзя заготовить. Месяц проездить нужно в Кызыл, чтобы оформить все документы. Топляк плывет по Енисею – нельзя брать, нужна бумага. Лес будет гнить, но все равно – нельзя. До нас все равно доберутся. Если утвердят календарь новый, уберут воскресенье, будто и не было самого воскресения Христа, и если докатится до нас все это – пойдем дальше в тайгу».
А пока дальше в тайгу отправились мы – на заимку Ок-Чары.
Анастасия ВЕЩИКОВА
