О жизни и творчестве старовера Афанасия Герасимовича Мурачёва

В Средние века «доброписец» называли составителей и переписчиков рукописей. Переписка церковных книг и сочинение оригинальных произведений в средневековом стиле практиковались старообрядцами даже во второй половине XX века. Особенно преуспел в том Афанасий Герасимович Мурачёв — удивительный старец с берегов Енисея.

Афанасий Мурачёв принадлежал к общине часовенных — одного из самых строгих и консервативных направлений старообрядчества, распространенного на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. Родившийся при Николае II и умерший при Владимире Путине, Афанасий Герасимович многое видел и многое пережил. Однако его жизнь протекала словно в параллельном мире, в котором не было Политбюро и парадов, «сталинок» и хрущевок, пионеров и комсомольцев, не было там и перестройки. В нем, как и столетия назад, были лишь бревенчатые скиты и мудрые старцы, древние книги и тайные тропы, по которым Мурачёв всякий раз «спасался» от «сквернословных дикобразов» «асфальтового мира», мигрируя по бескрайней тайге.

А.Г. Мурачёв. Фото 2000 года
А.Г. Мурачёв. Фото 2000 года

История жизни Мурачёва тесно переплелась с историей Дубчесских скитов, основанных старообрядцами ­часовенными в конце 1930­х, разоренных карательным отрядом Министерства госбезопасности СССР в 1951­м и вновь восстановленных после 1953 года амнистированными насельниками. Скиты эти существуют и по сей день. История их возникновения, быт и биографии обитателей известны сегодня благодаря творчеству Афанасия Герасимовича, которое является прямым продолжением древнерусских литературных традиций. Мурачёв явил нам, казалось бы, давно ушедший тип средневекового книжника — человека, объединяющего в себе писателя­ сочинителя, каллиграфа­ переписчика и мастера ­переплетчика. Более того — книжника, блестяще владеющего не только старыми, но и новыми литературными формами. Его собственное наследие — это стихи и проза, часто рифмованная, а также многочисленные письма: Афанасий Герасимов, как он сам себя называл, — признанный мастер эпистолярного жанра. В 1990­х годах творчество Мурачёва и он сам становятся предметом пристального внимания исследователей — историков и археографов, по просьбе которых он составил несколько рукописей. На рубеже 1990—2000­х годов, несмотря на преклонный возраст, Афанасий Герасимович продолжал совершать дальние поездки за старинными книгами, сам переписывал, украшал и переплетал рукописи, сам же готовил кожу для переплета, помнил секреты выделки бересты для письма. Кроме того, он сотрудничал в различных литературных журналах, делясь с читателями самобытным талантом.

старообрядцев-часовенных
Гусиные перья для письма в одном из сибирских скрипториев старообрядцев-часовенных. Фото рубежа 1960–1970-х годов

СКИТ

Афанасий Герасимович родился в 1916 году в многодетной крестьянской семье в одном из живописнейших уголков Алтая — верховьях реки Бии. Годы его детства и отрочества были непростыми. В ходе Гражданской войны значительная часть часовенных, считавших новую власть предтечей антихриста, отступила вместе с белыми в Китай. Оставшиеся на родине с началом коллективизации уходили с насиженных мест вглубь сибирской тайги, основывая скиты и маленькие семейные поселения — заимки. В числе подобных скитальцев, живших на полулегальном положении, оказалась и семья Мурачёвых.

В 1940 году Афанасий, следуя наказу родителей, уезжает на один из притоков Енисея и долго странствует по тайге. Голод, и без того частый гость в домах местных крестьян, в те страшные годы, казалось, поселился здесь навсегда. Спасал кедровый орех; а тому, кто не успел его запасти, приходилось есть даже торф и труху — немало местных жителей умерло тогда от недоедания и болезней.

Незадолго до окончания Второй мировой войны Мурачёв знакомится со старцами знаменитого Дубчесского скита и просится к ним послушником, но те, боясь обвинений в укрывательстве, приняли его не сразу, а только в 1947 году.

Таежный доброписец_2
Арестованные о. Симеон и о. Антоний. Фото 1951 года

Мужские и женские скиты на реке Дубчес были в то время главными центрами духовной жизни сибирских старообрядцев, уцелевшими после погромов 1930­х годов. Здесь имелось все необходимое для трудной, но относительно нормальной жизни: подсобное хозяйство, скот, различные мастерские и даже собственный скрипторий, где не только копировались старые, но и создавались новые произведения. То есть скиты оставались чуть ли не единиственными из сохранившихся центров традиционной книжности; а скитский скрипторий был прямым наследником монастырских скрипториев Средневековья. Здешние обитатели сами варили чернила, изготовляли перья, переплетали и украшали рукописи, некоторые из них писали даже на выделанной по особому рецепту бересте. Скиты на многие километры были окружены небольшими заимками ­поселениями, оказывавшими им всевозможную поддержку, а также служившими своего рода сторожками — на случай появления незваных гостей. Эти скиты, равно как и их обитатели, воспринимались часовенными буквально в мессианском ключе — как последний оплот истинной веры, «малого стада». Возложенную на них ответственность осознавали и сами скитники, а также и население окружавших скиты заимок, что давало им в тех суровых условиях невероятную мотивацию.

В скиту Афанасий активно занимается самообразованием. «У меня, — писал позже Мурачёв, — врожденное было желание, чтоб сколь возможно больше прочитать книг церковного содержания. В свободные часы читал днями и вечерами; я всегда уходил последний с читального стола». Настоятель скита, отец Симеон (в миру — Софон Яковлевич Лаптев. — Прим. авт.), видя такую неуемную тягу к чтению, даже слегка пожурил нового послушника: «Ты, Афанасий, братию обидишь, один вечеруешь, братский труд лучину жгешь». Афанасий же парировал: «Отче, я сам буду для себя лучину готовить». Так за чтением и различными послушаниями протекала жизнь нашего героя.

Таежный доброписец_3
Заимка старообрядцев-часовенных на Дубчесе. Наши дни

АРЕСТ И ПОБЕГ

В один из дней, по воспоминаниям Афанасия Герасимовича, «в скиту иконы стали извещать, стали почикивать, пощелкивать. У старцев на сердце стало волнение, говорят, что­то иконы извещают. Сперва было реже, а потом чем далее, стало повторяться чаще, каждый день пять­шесть раз щолкнут иконы, особенно древние. Таких извещений в благополучное время не бывает». И действительно: в 1951 году таежный монастырь был обнаружен с воздуха и разорен отрядом МГБ. «На третий день после Благовещения Пресвятые Богородицы, — вспоминает Мурачёв, — 28 марта, часа в 4 дня я вышел из келии на улицу. Послышался крик, я глянул вправо и вижу толпу бежащих людей, похожее на татарский набег, с оружием в руках и с криком, друг друга переганяют, один другова подгоняют и от радости вскрикивают». Афанасий Герасимович сразу догадался, что это милицейский отряд. Он вернулся в моленную и предупредил находившихся там троих старцев, а сам «пошол в келарню, <…>, и сял возле стола». Старцы же, «схватив шубы», «улезли в картовную яму».

Однако ни расстояния, ни толстые стены, ни, тем более, «картовная яма» никого не спасли: скитников арестовали, а имевшийся у них мелкий рогатый скот и масло «все начальство поели». Невосполнимой утратой не только для обитателей скита, но и для всей русской культуры стало уничтожение богатейшей скитской библиотеки. Сотрудники МГБ сожгли около 500 средневековых рукописей и старопечатных книг! Афанасий Герасимович вспоминал: «Из моленной иконы, книги и всю святыню вынесли, в сени кучей свалили <…> — все сожгли наотло. Сожигатели ужахнулись и удивились такой массе книг, но по своему озверению ничему цены не предали. Ни исчесть, каких только рукописей не было. <…> Одна была замечательная рукопись, я ее читал с жаждой. Ее писал некий мыслитель, имя его я уже не припомню. И тот писатель подсчитал год рождения и воцарения императора Александра Освободителя, сложил из числа словянских букв и получилось «Ангел кротости». И как было высчитано им, я теперь не припомню. И еще было много интереснаго в той книге. Но свиная милицейская мудрость ничем этим не дорожила, все это огню предала». Тем не менее одну ценную рукопись, правда XX века, скитникам все же удалось спасти, закопав в землю той пристройки, где их содержали.

Таежный доброписец, Стихосложении, Мурачёв
Фрагмент берестяной книги «Стихосложении» («Замечательное путешествие отца Симеона и Афанасия»). 1991 год

Задержанных переправляли на плотах в Красноярск, и при первой же остановке Мурачёву далось бежать: «Берег к соныцу, снегу не было, в лесу метров 6–7 была грядка снегу, а далее косогор весь был голый, покрытый лесом, и он меня взял в свои обятия. Чрез мало минут я был на верху горы с километр, только тогда похватался отряд, что Афанасий исчез: ухали, кричали во весь дух: Афанасий! Афанасий! А до меня только чуть доносилось, как волчей вой. Тогда только я свободно вздохнул и сказал: Слава Богу, отстали от меня все сквернословные дикобразы».

После побега Афанасий вновь скитается по тайге. Вскоре он обосновывается в скиту отца Ефрема, находившемся в Кемеровской области. Вместе со своим новым наставником Мурачёв совершает поездки по Уралу, помогая ему обзаводиться древними книгами. Несколько позже он стал ездить один. Но как-то в Абакане Афанасий Герасимович был задержан милицией как не имеющий документов. Десять дней его содержали в спецприемнике. Самым тяжелым, как вспоминал Афанасий, было не само заключение как таковое, а то обстоятельство, что, когда кончились запасы своей еды, он был вынужден «скверниться», принимая хлеб от «безбожных» (за водой его все же выпустили к колонке). Через десять дней Мурачёва отпустили, выдав первый в его жизни документ — справку для устройства на жительство. А еще через некоторое время в одном из енисейских поселков ему выдали и общегражданский паспорт. Переезжая из одного сибирского села в другое, Мурачёв в итоге оседает в том самом районе Обь ­Енисейского канала, куда в конце 1930­х годов и перебрались из Западной Сибири обитатели скитов отца Симеона.

ЛЕТОПИСЕЦ «МАЛОГО СТАДА»

Перу Афанасия Мурачёва принадлежит целый ряд ярких произведений исторического характера. Прежде всего это «Повесть о Дубчесских скитах», впервые опубликованная в «Новом мире» в сентябре 1991 года, из которой мы узнаем подробности уничтожения обители. Переписанная в том же году на бересте тончайшей выделки рукопись «Стихосложении» содержит исполненный пронзительной тоски духовный стих «О разорении и изгнании отцов»: «Сяду один на едине, плач воздвигну в тишине. Тишина от плача прозвучит, да и опять на веки замолчит…»

Афанасий Герасимович был одним из составителей и последним редактором изданного в 2014 году «Урало-сибирского патерика» — той самой рукописи, которую арестованные скитники сумели спасти от огня, закопав в землю. «Патерик» — это пространная летопись часовенного согласия, начиная с появления первых старообрядцев ­пустынников на уральских заводах в начале XVIII столетия и заканчивая 90­ми годами XX века.

Таежный доброписец, Мурачёв, Зверь, змий и лжепророк
Зверь, змий и лжепророк. Миниатюра Толкового Апокалипсиса. Урал. XIX век

Большинство сочинений Мурачёва в той или иной степени автобиографичны. Мир произведений Афанасия Герасимовича — это мир человека Средневековья, сакральный космос, исполненный чудесами, видениями, тайными знаками. В нем нет места случайности, ибо за каждой «случайностью» стоит Вышний промысел. Так, согласно «Повести о Дубчесских скитах», их разорению помимо «почикивания» икон предшествовал сон отца Симеона: «Как будьте раскрылись двери в часовню, и здоровый кот вбежал и как снизу доверху по всем иконам проскакал». Начальник отряда МГБ, некий Софронов, особенно осерчал на книгу «Небеса», которая «что-то на него подействовала, что он ее отдельно жог в костре на отряде, и палкой листы швырял, чтоб сильнее горели» — намек читателю на «адскую» природу покусившегося на святыню пришельца. Основываясь на дошедших до него слухах, Мурачёв акцентирует внимание на том факте, что отнятый у скитников скот «не соединялся с колхозным скотом, ходил отдельно и стал худеть и тощать и потом, говорят, весь пропал» — подобно тому, как и сами часовенные, хозяева скота, не вступали в колхозы и не общались с «афеистами» в посуде и пище. Персонажи библейского повествования здесь органично переплетаются с образами русских крестьян. Например, в своем сочинении, посвященном Благовещению и Рождеству, Мурачёв вкладывает в уста Богородицы народное женское причитание: «Да почто же я тебя отпустила с моих глаз, цветочик ты мой!»…

Частый мотив произведений Афанасия Герасимовича — критика современного мира с традиционалистских позиций. Ему не по нраву любое «плотьское мудрование», включая технический прогресс — в частности, «разная химия», из­за которой «скалы и камни дряхлеют, моря и реки мелеют. <…> В скалах камни от воздуха разрыхляются и разсыпаются. В людех неслыханные болезни открываются». Мурачёв с ностальгией вспоминает прежние времена, когда кустарники покрывались зеленой листвой и цветами», а «разнородные» птицы «своим щебетанием и писканием запевали все рощи сотенными голосами», когда мужчины отличались крепостью, а женщины — обильным «чадородием», жены повиновались мужьям, а младшие — старшим, неимущие же «спасались», прося «Христа ради». Мир новой, индустриальной цивилизации он называет «асфальтовым», подчеркивая его чужеродность патриархальным ценностям: «асфальтовая» дорога «широка» и ведет в ад, в рай же можно попасть избрав лишь «узкую».

По мнению современных исследователей, Николая Покровского и Натальи Зольниковой, произведения Мурачёва — «вершина литературного творчества школы урало-сибирских часовенных», а «виртуозное владение словом, образом, метафорой придает необыкновенную эмоциональную, иной раз разящую силу всем его сочинениям».

Таежный доброписец, Мурачёв
Фрагмент (начало) трактата «О останке Израилевом». 1982 год. Фото предоставлено Натальей Зольниковой

ТАЙНОЗРИТЕЛЬ «ПОСЛЕДНИХ ВРЕМЕН»

Еще в Дубчесском скиту под водительством отца Симеона молодой Афанасий «стал изучать Апокалипсис и библейское пророчество». Спустя несколько десятилетий Мурачёв писал о своем наставнике так: «Я как будто родился и жил в подполье, а он меня вывел на електрический свет. Как я увидел его глубокое знание и начитанность, полностью отдался ему в научение, <…>, а он охотно занимался со мной, смотря на мое кипячее желание. За четыре года при его коленях я успел схватить самое важное и нужное для меня. Я был рад до глубины души, что он так ясно мне раскрыл пророчество о последних временах».

Афанасию Герасимовичу принадлежит целый ряд эсхатологических сочинений, написанных в традиционном стиле и трактующих сюжеты и образы Откровения: «О временах» (1970), «О останке Израилевом» (1982), «Предатомные предвестии» (1983), «Наука и техника природе убийца» (1984), «О Конце света» (1994), выполненная разноцветными чернилами и карандашами «Периодическая таблица Апокалипсиса» (1999) и пояснения к ней (2000). В трактате «О временах» всю земную историю, начиная с Рождества Христова, Мурачёв делит на семь «времен» (сакральное число). Текущее, «пятое время» началось «по отрешении пятой печати» с воцарения «лжепророка­ КПСС». По мысли Мурачёва, оно должно завершиться победой коммунизма: советская власть распространится на весь мир и у людей будут отняты собственность и «предражайшая воля». За этим должна последовать атомная война и повсеместное «изгубление» народов, когда «целые страны и целые области обратятся в красную золу». В «шестое время» явятся пророки Енох и Илия, а небольшое число выживших людей разделятся на верных Христу и принявших антихриста. Это «время» закончится убийством пророков и уничтожением самого антихриста. Седьмое же, «последнее время» будет представлять собой краткий период мирной жизни «малого стада» христиан перед Страшным судом. Впрочем, в 90­х годах Афанасий Герасимович слегка подкорректировал эти пророчества с учетом происшедших политических перемен, однако неверными их не счел, полагая свое призвание близким к апостольскому. Конечно, многие мысли и предсказания таежного старца, написанные в то время, когда казалось, что впереди уже нет никакого просвета, сегодня могут вызвать улыбку. Советская власть не водворилась «в Англии, Америке и Италии», миновала нас и атомная война, а жизнь обитателя современного мегаполиса вряд ли можно представить без «електричества» и прочих технических новшеств. Но так ли важны эти тонкости? Сочинения Мурачёва угадывают сам вектор развития цивилизации, наглядно иллюстрируют темные стороны тоталитарного государства и хрупкость техногенного мира.

Основная часть старообрядцев востока России относилась к СССР и его вождям как к явлению в мистическом отношении сугубо отрицательному, а потому наставники часовенных не приветствовали даже формальную работу в государственных учреждениях и получение социальных выплат, включая пенсии. Не был исключением в этом смысле и Афанасий Герасимович. Жесткий морализм, бескомпромиссный антикоммунизм и буквальное толкование библейских пророчеств роднили енисейского книжника с протестантскими фундаменталистами Американского Юга. Многие мысли Мурачёва перекликаются с модными сегодня экодвижением и дауншифтингом, хотя, конечно, имеют под собой совершенно иную идейную подоплеку. Кстати, слова у Мурачёва не расходились с делами: до последнего дня он вел жизнь простого крестьянина ­промысловика, полную физического труда и самоограничений. Скончался Афанасий Герасимович в 2008 году в возрасте 92 лет. Благодарную память о нем хранят не только старообрядцы, но и все исследователи его уникального творчества.

Журнал «Русский мир«

Чтобы не пропускать интересные новости и статьи Подписывайтесь на канал ПОНОМАРЬ | Яндекс Дзен и в группу ПОНОМАРЬ в Контакте или Твиттер

Понравилось! поделись с друзьями:
Пономарь