О жизни и творчестве старовера Афанасия Герасимовича Мурачёва

В Средние века «доброписец» называли составителей и переписчиков рукописей. Переписка церковных книг и сочинение оригинальных произведений в средневековом стиле практиковались старообрядцами даже во второй половине XX века. Особенно преуспел в том Афанасий Герасимович Мурачёв — удивительный старец с берегов Енисея.

Афанасий Мурачёв принадлежал к общине часовенных — одного из самых строгих и консервативных направлений старообрядчества, распространенного на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. Родившийся при Николае II и умерший при Владимире Путине, Афанасий Герасимович многое видел и многое пережил. Однако его жизнь протекала словно в параллельном мире, в котором не было Политбюро и парадов, «сталинок» и хрущевок, пионеров и комсомольцев, не было там и перестройки. В нем, как и столетия назад, были лишь бревенчатые скиты и мудрые старцы, древние книги и тайные тропы, по которым Мурачёв всякий раз «спасался» от «сквернословных дикобразов» «асфальтового мира», мигрируя по бескрайней тайге.

История жизни Мурачёва тесно переплелась с историей Дубчесских скитов, основанных старообрядцами ­часовенными в конце 1930­х, разоренных карательным отрядом Министерства госбезопасности СССР в 1951­м и вновь восстановленных после 1953 года амнистированными насельниками. Скиты эти существуют и по сей день. История их возникновения, быт и биографии обитателей известны сегодня благодаря творчеству Афанасия Герасимовича, которое является прямым продолжением древнерусских литературных традиций. Мурачёв явил нам, казалось бы, давно ушедший тип средневекового книжника — человека, объединяющего в себе писателя­ сочинителя, каллиграфа­ переписчика и мастера ­переплетчика. Более того — книжника, блестяще владеющего не только старыми, но и новыми литературными формами. Его собственное наследие — это стихи и проза, часто рифмованная, а также многочисленные письма: Афанасий Герасимов, как он сам себя называл, — признанный мастер эпистолярного жанра. В 1990­х годах творчество Мурачёва и он сам становятся предметом пристального внимания исследователей — историков и археографов, по просьбе которых он составил несколько рукописей. На рубеже 1990—2000­х годов, несмотря на преклонный возраст, Афанасий Герасимович продолжал совершать дальние поездки за старинными книгами, сам переписывал, украшал и переплетал рукописи, сам же готовил кожу для переплета, помнил секреты выделки бересты для письма. Кроме того, он сотрудничал в различных литературных журналах, делясь с читателями самобытным талантом.

СКИТ

Афанасий Герасимович родился в 1916 году в многодетной крестьянской семье в одном из живописнейших уголков Алтая — верховьях реки Бии. Годы его детства и отрочества были непростыми. В ходе Гражданской войны значительная часть часовенных, считавших новую власть предтечей антихриста, отступила вместе с белыми в Китай. Оставшиеся на родине с началом коллективизации уходили с насиженных мест вглубь сибирской тайги, основывая скиты и маленькие семейные поселения — заимки. В числе подобных скитальцев, живших на полулегальном положении, оказалась и семья Мурачёвых.

В 1940 году Афанасий, следуя наказу родителей, уезжает на один из притоков Енисея и долго странствует по тайге. Голод, и без того частый гость в домах местных крестьян, в те страшные годы, казалось, поселился здесь навсегда. Спасал кедровый орех; а тому, кто не успел его запасти, приходилось есть даже торф и труху — немало местных жителей умерло тогда от недоедания и болезней.

Незадолго до окончания Второй мировой войны Мурачёв знакомится со старцами знаменитого Дубчесского скита и просится к ним послушником, но те, боясь обвинений в укрывательстве, приняли его не сразу, а только в 1947 году.

Мужские и женские скиты на реке Дубчес были в то время главными центрами духовной жизни сибирских старообрядцев, уцелевшими после погромов 1930­х годов. Здесь имелось все необходимое для трудной, но относительно нормальной жизни: подсобное хозяйство, скот, различные мастерские и даже собственный скрипторий, где не только копировались старые, но и создавались новые произведения. То есть скиты оставались чуть ли не единиственными из сохранившихся центров традиционной книжности; а скитский скрипторий был прямым наследником монастырских скрипториев Средневековья. Здешние обитатели сами варили чернила, изготовляли перья, переплетали и украшали рукописи, некоторые из них писали даже на выделанной по особому рецепту бересте. Скиты на многие километры были окружены небольшими заимками ­поселениями, оказывавшими им всевозможную поддержку, а также служившими своего рода сторожками — на случай появления незваных гостей. Эти скиты, равно как и их обитатели, воспринимались часовенными буквально в мессианском ключе — как последний оплот истинной веры, «малого стада». Возложенную на них ответственность осознавали и сами скитники, а также и население окружавших скиты заимок, что давало им в тех суровых условиях невероятную мотивацию.

В скиту Афанасий активно занимается самообразованием. «У меня, — писал позже Мурачёв, — врожденное было желание, чтоб сколь возможно больше прочитать книг церковного содержания. В свободные часы читал днями и вечерами; я всегда уходил последний с читального стола». Настоятель скита, отец Симеон (в миру — Софон Яковлевич Лаптев. — Прим. авт.), видя такую неуемную тягу к чтению, даже слегка пожурил нового послушника: «Ты, Афанасий, братию обидишь, один вечеруешь, братский труд лучину жгешь». Афанасий же парировал: «Отче, я сам буду для себя лучину готовить». Так за чтением и различными послушаниями протекала жизнь нашего героя.

АРЕСТ И ПОБЕГ

В один из дней, по воспоминаниям Афанасия Герасимовича, «в скиту иконы стали извещать, стали почикивать, пощелкивать. У старцев на сердце стало волнение, говорят, что­то иконы извещают. Сперва было реже, а потом чем далее, стало повторяться чаще, каждый день пять­шесть раз щолкнут иконы, особенно древние. Таких извещений в благополучное время не бывает». И действительно: в 1951 году таежный монастырь был обнаружен с воздуха и разорен отрядом МГБ. «На третий день после Благовещения Пресвятые Богородицы, — вспоминает Мурачёв, — 28 марта, часа в 4 дня я вышел из келии на улицу. Послышался крик, я глянул вправо и вижу толпу бежащих людей, похожее на татарский набег, с оружием в руках и с криком, друг друга переганяют, один другова подгоняют и от радости вскрикивают». Афанасий Герасимович сразу догадался, что это милицейский отряд. Он вернулся в моленную и предупредил находившихся там троих старцев, а сам «пошол в келарню, <…>, и сял возле стола». Старцы же, «схватив шубы», «улезли в картовную яму».

Однако ни расстояния, ни толстые стены, ни, тем более, «картовная яма» никого не спасли: скитников арестовали, а имевшийся у них мелкий рогатый скот и масло «все начальство поели». Невосполнимой утратой не только для обитателей скита, но и для всей русской культуры стало уничтожение богатейшей скитской библиотеки. Сотрудники МГБ сожгли около 500 средневековых рукописей и старопечатных книг! Афанасий Герасимович вспоминал: «Из моленной иконы, книги и всю святыню вынесли, в сени кучей свалили <…> — все сожгли наотло. Сожигатели ужахнулись и удивились такой массе книг, но по своему озверению ничему цены не предали. Ни исчесть, каких только рукописей не было. <…> Одна была замечательная рукопись, я ее читал с жаждой. Ее писал некий мыслитель, имя его я уже не припомню. И тот писатель подсчитал год рождения и воцарения императора Александра Освободителя, сложил из числа словянских букв и получилось «Ангел кротости». И как было высчитано им, я теперь не припомню. И еще было много интереснаго в той книге. Но свиная милицейская мудрость ничем этим не дорожила, все это огню предала». Тем не менее одну ценную рукопись, правда XX века, скитникам все же удалось спасти, закопав в землю той пристройки, где их содержали.

Задержанных переправляли на плотах в Красноярск, и при первой же остановке Мурачёву далось бежать: «Берег к соныцу, снегу не было, в лесу метров 6–7 была грядка снегу, а далее косогор весь был голый, покрытый лесом, и он меня взял в свои обятия. Чрез мало минут я был на верху горы с километр, только тогда похватался отряд, что Афанасий исчез: ухали, кричали во весь дух: Афанасий! Афанасий! А до меня только чуть доносилось, как волчей вой. Тогда только я свободно вздохнул и сказал: Слава Богу, отстали от меня все сквернословные дикобразы».

После побега Афанасий вновь скитается по тайге. Вскоре он обосновывается в скиту отца Ефрема, находившемся в Кемеровской области. Вместе со своим новым наставником Мурачёв совершает поездки по Уралу, помогая ему обзаводиться древними книгами. Несколько позже он стал ездить один. Но как-то в Абакане Афанасий Герасимович был задержан милицией как не имеющий документов. Десять дней его содержали в спецприемнике. Самым тяжелым, как вспоминал Афанасий, было не само заключение как таковое, а то обстоятельство, что, когда кончились запасы своей еды, он был вынужден «скверниться», принимая хлеб от «безбожных» (за водой его все же выпустили к колонке). Через десять дней Мурачёва отпустили, выдав первый в его жизни документ — справку для устройства на жительство. А еще через некоторое время в одном из енисейских поселков ему выдали и общегражданский паспорт. Переезжая из одного сибирского села в другое, Мурачёв в итоге оседает в том самом районе Обь ­Енисейского канала, куда в конце 1930­х годов и перебрались из Западной Сибири обитатели скитов отца Симеона.

ЛЕТОПИСЕЦ «МАЛОГО СТАДА»

Перу Афанасия Мурачёва принадлежит целый ряд ярких произведений исторического характера. Прежде всего это «Повесть о Дубчесских скитах», впервые опубликованная в «Новом мире» в сентябре 1991 года, из которой мы узнаем подробности уничтожения обители. Переписанная в том же году на бересте тончайшей выделки рукопись «Стихосложении» содержит исполненный пронзительной тоски духовный стих «О разорении и изгнании отцов»: «Сяду один на едине, плач воздвигну в тишине. Тишина от плача прозвучит, да и опять на веки замолчит…»

Афанасий Герасимович был одним из составителей и последним редактором изданного в 2014 году «Урало-сибирского патерика» — той самой рукописи, которую арестованные скитники сумели спасти от огня, закопав в землю. «Патерик» — это пространная летопись часовенного согласия, начиная с появления первых старообрядцев ­пустынников на уральских заводах в начале XVIII столетия и заканчивая 90­ми годами XX века.

Большинство сочинений Мурачёва в той или иной степени автобиографичны. Мир произведений Афанасия Герасимовича — это мир человека Средневековья, сакральный космос, исполненный чудесами, видениями, тайными знаками. В нем нет места случайности, ибо за каждой «случайностью» стоит Вышний промысел. Так, согласно «Повести о Дубчесских скитах», их разорению помимо «почикивания» икон предшествовал сон отца Симеона: «Как будьте раскрылись двери в часовню, и здоровый кот вбежал и как снизу доверху по всем иконам проскакал». Начальник отряда МГБ, некий Софронов, особенно осерчал на книгу «Небеса», которая «что-то на него подействовала, что он ее отдельно жог в костре на отряде, и палкой листы швырял, чтоб сильнее горели» — намек читателю на «адскую» природу покусившегося на святыню пришельца. Основываясь на дошедших до него слухах, Мурачёв акцентирует внимание на том факте, что отнятый у скитников скот «не соединялся с колхозным скотом, ходил отдельно и стал худеть и тощать и потом, говорят, весь пропал» — подобно тому, как и сами часовенные, хозяева скота, не вступали в колхозы и не общались с «афеистами» в посуде и пище. Персонажи библейского повествования здесь органично переплетаются с образами русских крестьян. Например, в своем сочинении, посвященном Благовещению и Рождеству, Мурачёв вкладывает в уста Богородицы народное женское причитание: «Да почто же я тебя отпустила с моих глаз, цветочик ты мой!»…

Частый мотив произведений Афанасия Герасимовича — критика современного мира с традиционалистских позиций. Ему не по нраву любое «плотьское мудрование», включая технический прогресс — в частности, «разная химия», из­за которой «скалы и камни дряхлеют, моря и реки мелеют. <…> В скалах камни от воздуха разрыхляются и разсыпаются. В людех неслыханные болезни открываются». Мурачёв с ностальгией вспоминает прежние времена, когда кустарники покрывались зеленой листвой и цветами», а «разнородные» птицы «своим щебетанием и писканием запевали все рощи сотенными голосами», когда мужчины отличались крепостью, а женщины — обильным «чадородием», жены повиновались мужьям, а младшие — старшим, неимущие же «спасались», прося «Христа ради». Мир новой, индустриальной цивилизации он называет «асфальтовым», подчеркивая его чужеродность патриархальным ценностям: «асфальтовая» дорога «широка» и ведет в ад, в рай же можно попасть избрав лишь «узкую».

По мнению современных исследователей, Николая Покровского и Натальи Зольниковой, произведения Мурачёва — «вершина литературного творчества школы урало-сибирских часовенных», а «виртуозное владение словом, образом, метафорой придает необыкновенную эмоциональную, иной раз разящую силу всем его сочинениям».

ТАЙНОЗРИТЕЛЬ «ПОСЛЕДНИХ ВРЕМЕН»

Еще в Дубчесском скиту под водительством отца Симеона молодой Афанасий «стал изучать Апокалипсис и библейское пророчество». Спустя несколько десятилетий Мурачёв писал о своем наставнике так: «Я как будто родился и жил в подполье, а он меня вывел на електрический свет. Как я увидел его глубокое знание и начитанность, полностью отдался ему в научение, <…>, а он охотно занимался со мной, смотря на мое кипячее желание. За четыре года при его коленях я успел схватить самое важное и нужное для меня. Я был рад до глубины души, что он так ясно мне раскрыл пророчество о последних временах».

Афанасию Герасимовичу принадлежит целый ряд эсхатологических сочинений, написанных в традиционном стиле и трактующих сюжеты и образы Откровения: «О временах» (1970), «О останке Израилевом» (1982), «Предатомные предвестии» (1983), «Наука и техника природе убийца» (1984), «О Конце света» (1994), выполненная разноцветными чернилами и карандашами «Периодическая таблица Апокалипсиса» (1999) и пояснения к ней (2000). В трактате «О временах» всю земную историю, начиная с Рождества Христова, Мурачёв делит на семь «времен» (сакральное число). Текущее, «пятое время» началось «по отрешении пятой печати» с воцарения «лжепророка­ КПСС». По мысли Мурачёва, оно должно завершиться победой коммунизма: советская власть распространится на весь мир и у людей будут отняты собственность и «предражайшая воля». За этим должна последовать атомная война и повсеместное «изгубление» народов, когда «целые страны и целые области обратятся в красную золу». В «шестое время» явятся пророки Енох и Илия, а небольшое число выживших людей разделятся на верных Христу и принявших антихриста. Это «время» закончится убийством пророков и уничтожением самого антихриста. Седьмое же, «последнее время» будет представлять собой краткий период мирной жизни «малого стада» христиан перед Страшным судом. Впрочем, в 90­х годах Афанасий Герасимович слегка подкорректировал эти пророчества с учетом происшедших политических перемен, однако неверными их не счел, полагая свое призвание близким к апостольскому. Конечно, многие мысли и предсказания таежного старца, написанные в то время, когда казалось, что впереди уже нет никакого просвета, сегодня могут вызвать улыбку. Советская власть не водворилась «в Англии, Америке и Италии», миновала нас и атомная война, а жизнь обитателя современного мегаполиса вряд ли можно представить без «електричества» и прочих технических новшеств. Но так ли важны эти тонкости? Сочинения Мурачёва угадывают сам вектор развития цивилизации, наглядно иллюстрируют темные стороны тоталитарного государства и хрупкость техногенного мира.

Основная часть старообрядцев востока России относилась к СССР и его вождям как к явлению в мистическом отношении сугубо отрицательному, а потому наставники часовенных не приветствовали даже формальную работу в государственных учреждениях и получение социальных выплат, включая пенсии. Не был исключением в этом смысле и Афанасий Герасимович. Жесткий морализм, бескомпромиссный антикоммунизм и буквальное толкование библейских пророчеств роднили енисейского книжника с протестантскими фундаменталистами Американского Юга. Многие мысли Мурачёва перекликаются с модными сегодня экодвижением и дауншифтингом, хотя, конечно, имеют под собой совершенно иную идейную подоплеку. Кстати, слова у Мурачёва не расходились с делами: до последнего дня он вел жизнь простого крестьянина ­промысловика, полную физического труда и самоограничений. Скончался Афанасий Герасимович в 2008 году в возрасте 92 лет. Благодарную память о нем хранят не только старообрядцы, но и все исследователи его уникального творчества.

Журнал «Русский мир«

Чтобы не пропускать интересные новости и статьи Подписывайтесь на канал ПОНОМАРЬ | Яндекс Дзен и в группу ПОНОМАРЬ в Контакте или Твиттер