2.СВЕТ ЖИЗНИ
Не только человеческое сердце возвещает нам Бога, но и природа, особенно, когда мы с этой точки зрения созерцаем чудную историю нашей земли, её Флору и Фауну.
По случаю смерти своей дочери Геер писал другу: «все знаше и могущество человека не удовлетворяем нас и имеет только подчиненное значаще. Правда, созерцаше чудесъ природы наполняетъ насъ удивлешемъ, но сердце наше остается холодно; и только мысль, что Богъ любовно сообщается со своими творешями и милуетъ ихъ, согреваетъ и успокаиваетъ наше сердце».
В другом письме Геер благодарит Бога за то, что естественно-научные занятия укрепили его в вере, «что все могущее и все ведующее Существо создало небо и землю, что Христосъ открылъ намъ новый духовный миръ иправелъ къ сознашю нашего отношения къ Богу-Отцу и нашего вечнаго назначения, что мы все включены въ неисследованное и необъятное Божье Царство, о котором мы здесь имеемъ только смутное предчуствие. Это Царство откроется намъ, когда мы освободимся отъ праха земного».
Еще Бекон сказал, что поверхностная ученость удаляет от Бога, а основательная приближает. Справедливость этого изречения удостоверяем знаменитый химик, открывший значение бактерий в заразных болезнях, установивший лечение их путем прививки—Луи Пастер.
Этот человек, сделавший великое открытие в области физиологии и химии с детской простотой повергался пред Отцом Небесным. Не задолго до смерти он писал: «я много изучал, поэтому я верую так же искренно, как бретонский крестьянин; если бы я сделался еще ученее, то моя вера сделалась бы так же глубока и пламенна, как вера бретонской крестьянки». «Счастлив тот, писал Пастер в расцвете своей славы, кто служит идеалу Евангельских добродетелей! Вот источник великих помыслов и великих подвигов».
Можно было бы привести подобный глубоко христианские мысли и других великих адептов науки, напр., Ампера, Фарадея, Максвелля, Гаусса, Либиха, Коши и мног. др., которые открыто исповедовали свою веру в бытие личного, живого Бога.
Вспомним еще только нашего известного хирурга и педагога Н. И. Пирогова. В расцвете своих сил и гениальной умственной и научной деятельности Пирогов был уже истинно-верующим человеком. Причисляя себя к рациональным эмпирикам, Пирогов ставит тем не менее идеал веры выше знания. «Для меня, — пишет он в своем дневнике,—существо ваше Верховного Разума и Верховной Воли сделались такою же необходимостью, как мое собственное умственное и нравственное существование«.
Верховный вселенский Разум и Верховная Воля делаются доступнее для нас в лице Богочеловека. Далее Пирогов восклицает: «искренно верую в учение Христа Спасителя«. «Кровь и грязь—говорит он—которыми мир не раз старался осквернить идеальную святость и чистоту христианского учения, стекали потоками назад на осквернителей«.
«Смело и не смотря ни на катя исторические наследования всякий христианин должен утверждать, что никому из смертных невозможно было додуматься и еще менее дойти до той высоты и чистоты нравственного чувства и жизни, которые содержатся в учении Христа: нельзя не прочувствовать, что оно не от мира сего. Это не мораль, как желают представить идеал учения отвергающее божественную натуру Учителя«.
Итак мы видим, что не мало великих людей считали потребности сердца,—глубокую и сознательную религию считали гораздо выше науки, которой они в течении всей своей жизни служили верою и правдою.
Только в религиозно-нравственном миросозерцании человеческая жизнь получает прочные нравственные устои и только в нем разрешаются капитальные вопросы—что такое человек по своей природе, на что он может надеяться, чего ожидать и и как он должен жить сообразно со своей истинной природой и надеждой, чтобы быть достойным носителем их. Без ответа же на эти высшие вопросы и стремления духа жизнь не представляется ли „глупою шуткой», даром случайным и напрасным.
Тогда человек будет подобен заблудившемуся ночью в непроглядном лесу путнику, который бродит в без просветной тьме, без надежды найти выход, не зная откуда и куда идет. Нет света и утешения, нет цели впереди. Энергия падает, силы ослабевают, путь представляется безнадежным, смерть—единственно желанный исход.
И вот, в этом то безвыходном положении, в этой то тьме и является к нам Христос, освещающий не проблемы материальной природы, не область разума, но самую жизнь, нашу борьбу, наши печали, нашу тоску.
Он говорит: «Я есмь Свет миру«… «Я—путь, истина и жизнь«.
Может-ли хоть один человек в игре на мгновение попытаться высказать подобный притязания без того, чтобы не быть признанным за ненормального или богохульника. Выходя же из уст Христа эти колоссальный притязания не вызывают даже тени подозрения в каком-нибудь тщеславии или самообольщения, не возбуждают даже простого чувства чего-нибудь неестественного.
Наоборот, в течет девятнадцати столетий миллионы людей из всех наций, из всех классов и состояний свидетельствуют, что Христос истинно является тем, за Кого Он выдает себя. Если весь цивилизованный мир, в том числе и неверующие, признают Христа за мудрейшего, идеальнейшего, святейшего из всех людей, за величайшего Учителя, и если, с другой стороны, Он Сам объявляет себя единым с Отцом, отождествляется с вечным Богом, высказывает такие притязания, каких ни один человек не может приписать себе, не рискуя быть признанным за безумца, если миллионы людей всем своим существом сознают истинность слов Христа и готовы даже умереть за Него, то может ли пройти мимо Него тот, кто искренно и честно ищет истины и света?
Евангельские истины, истины веры недоказуемые путем рассудочным, но непредубежденный человек находит постоянное подтверждение их в своем внутреннем опыте: он открываются человеку только изнутри—в его самосознании. «Было бы очень печально, говорит Вл. С. Соловьев, если бы истины веры были бы сразу очевидны для всякого.
Тогда он собственно и не были бы истинами веры. Бог, спасете души, всеобщее воскресение совершенно достоверны, но их достоверность не есть принудительная для всякого ума очевидность, принадлежащая положением математическим с одной стороны и прямо наблюдаемым Фактам с другой. Очевидным бывает только маловажное для жизни. А все то, в чем всеобщность и внутренняя необходимость соединяются с жизненною важностью,—все то, в чём предметы лишены прямой очевидности и осязательности для ума и для внешнего чувства».
Несомненно, что каждая область имеет свой орган познания. Мир звуков имеет органом познания ухо, мир красок и цветов—зрение (глаз), мир логических явлений, причиной связи—разум и т. д.
Точно также и в мире духовном, сверх опытном, в области религиозного познания имеется как бы особый орган.
Дело в том, что всякое знание обусловливается двумя актами: актом непосредственного восприятия впечатлений познаваемых предметов и актом мыслительной деятельности нашего рассудка по поводу данных впечатлений; первый акт в познавании внешнего мира определяется органами внешних чувств, в области же религиозного знания—органом внутреннего чувства— сердцем. Не будь органов внешних чувств, мы не могли бы иметь никакого эмпирического познания, т. к. рассудку в данном случае принадлежит не первоначальная роль, а второстепенная, хотя и важная.
Точно также и в области религиозного познания—не будь особого органа для познания сверхчувственных предметов, невозможно было бы и познание их; один рассудок в данном случае не значит ничего, ибо его деятельность в усвоены готового материала, данного в органы внутреннего чувства, так что вся область Евангельская, область Богопознания в его возможности, правильности и полноте определяется внутренним чувством.
Но может быть спросят—где найти веру? Верить так трудно! Ответе на это даете Сам Христос. Он говорит: „Я есмь свет, кто последует за Мною, тот не будете ходить во тьме, но будете иметь свет жизни«.
Христос приглашаете всякого ищущего света жизни следовать за Ним. Но прежде, чем следовать за кем-нибудь, довериться кому либо, мы должны, конечно, поближе познакомиться с такою универсальною личностью, как Исус Христос, нужна таким образом прежде всего не вера, а нужен выход из духовной инерции человека, нужно честное, безе всяких предубеждений, искание Бога и истины.
Искать Бога должно везде, где только можно Его найти.
Известно, напр., что большинство декабристов, (Трубецкой, Кюхельбекер, Одоевский, Батенков, Бестужев и др.), живших прежде атеистическими идеями тогдашней Франции, познали Бога и Христа только на каторге.
«Одиночный заключения и тяжелая работа в каторге заставили их серьезнее взглянуть на жизнь и проверить те легкомысленные мнимо-научные учения Запада, которыми прежде они так увлекались. Они опытно убедились, что без веры в живого и личного Бога жизнь человеческая теряет всякий разумный смысл и действительно становится «пустою и глупою шуткою», а возвратив себе веру в Бога, они только в религии и молитве находили для себя истинное утешение и только в них черпали новые силы для перенесения своих скорбей и страданий (проф. Буткевич — «Религиозные убеждения декабристов»). Достоевскому, говорить В. С. Соловьев, действительность Бога и Христа открылась во внутренней силе любви и всепрощения.
Изведав божественную силу в душе, пробивающуюся чрез всякую человеческую немощь, Достоевский пришел к познанию Бога и Богочеловека.
Вот что говорит о Канте Дедуи (Desdonits), резюмируя его критику:
«Пред идеей Бога, начертанной в нашей душе, он сомневался и спрашивал себя: идея эта не есть ли фикция нашего ума? Пред лицом вселенной, которая являет славу Бога, он опять усомнился и вопрошал: Этот строй небес, эта гармония природы не пустые ли они Феномены?… Но вдруг, в глубине своей совести, он открывает зрелище более изумительное, чем звездное небо,—видит нравственный закон. Невозможно уже сказать, что это пустой Феномен, потому что нравственный закон необходим; невозможно сказать и то, что я сам создал этот закон,—невозможно сказать потому, что не я закону, а закон мне повелевает.
Он существует действительно, существует вечно, и стоит выше меня. Стало быть он не иначе может придти ко мне, как от Существа, которое резюмирует в себе нравственный порядок во всей полноте, не иначе, как от Существа совершенного… И благоговейно преклоняется философ: он узнал своего властелина и Бога“.
Самый же прямой и правильный путь при искании Бога и света жизни—это искать Христа в евангелие и обратиться прямо к Нему. Мы так мало знаем, обыкновенно, евангелие, а следовательно о Боге и Христе, что к большинству из нас относятся слова Спасителя, сказанный саддукеям: «заблуждаетесь, не зная писаний, ни силы Божьей».
Евангелие,—это слово известно всякому из нас с раннего детства, мы привыкли к этому слову и оттого, конечно, оно не на всякого так действует, как бы следовало: обыкновенно трудно со всем вниманием останавливаться на мыслях, который нам известны.
То же самое и с содержанием евангелия: дитя слышит евангельская события и истины из уст своей матери, читает их в уроках детства, привыкает к ним, как к воздуху, которым дышит, и он нередко в последствии скользит только по поверхности его ума, не оставляя в нем глубоких следов. Кто желает понять смысл и силу евангелия, тот должен отнестись к нему иначе, нежели как относится к предметам обыденным, общеизвестным.
Вот наше советы дает Берсье каждому ищущему истину. Ищите Бога, ищите серьезно, и прибавлю, ищите не только своим разумом, но и совестью и сердцем. Если существует религиозная истина, то она должна быть доступна людям всякого образования и звания она не была бы так доступна, если бы ее постигали одним только умом: ибо ничто столь неравномерно между людьми не распределено, как успехи разума и хотя высокий ум прежде всего приводит к Богу, но берегитесь желать балующей исключительности звания, состояния и образования».
Лучше обратитесь к сердцу и совести. Здесь пошире почва для равенства перед Богом; этими великими и широкими путями все без изъятия могут пройти ко Христу. Если Бог существует, то, очевидно, что наше отношение к Нему должно являться отношением зависимости и смирения. Но один рассудок к подобным заключением не приводит.
Рассудок исследует, критикует и решает; таковы свойственный ему отправления. Но для того, кто судит и решает, является соблазн, если не поставить себя выше того, которого он судит и критикует, то по крайней мере, очутиться наравне с ним.
Но разве можно так обрести Бога? Можно представить себе человека, приступающего подобным образом к евангелию.
Он рассматривает историю И. Христа; может быть, для него она и любопытна, и удивительна; он. исследует, сравнивает и находит между евангелиеми некоторую разницу, потом еще большую; наконец и идти ему дальше некуда: он упирается как в стену, в чудеса; он встречается с таинственным, загадочным, неразрешимым; перед ним сверхъестественные, сверхчувственные Факты, которых он не может объяснить наукой, а следовательно и признать; после такой критики он решает, что не мыслима верность священного рассказа. Для него вопрос решен.
Евангелие осуждено, и по своему высокомерию он считает задачу оконченной, потому что видел в ней лишь вопрос исторической критики. Но вот является другой человек, ищущий утешения и истины, он страдает сознанием внутренней пустоты и тревоги в совести, не озаряемой никаким светом, желает предугадать свою участь, проникнут в свое мировое значение и назначение.
Этот человек открывает евангелие, слушает И. Христа, и вот он понимает, чем является для него Бог и чем он сам должен быт для Бога. К идеалу святости, каким ему является И. Христос, его совесть относится с глубоким изумлением. «Да, говорит он, если Бог существует, то именно этого он требует от меня«.
Но какая разница между этим идеалом и его жизнью! Он с грустью сознает эту разницу, и причина его скорби становится ему понятной, Он сознает себя виновным; чем более он рассматривает себя, тем более он тревожится и нуждается в прощении, а когда прощение является ему в ощущении мира и спокойствия душевного, он ему верит и принимает с радостью, как небесного гостя… „Ищите Бога, но помните, что Бог истины является не любознательным умам.
Оставьте ваше гордое положение наверху, откуда вы намереваетесь начертать Ему условия, которым соблаговолите поручить себя. Слушайте внутреннего голоса, обвиняющего вас; слушайте глухое беспокойство и стенание вашего сердца, которое жаждет прощения, любви и мира. Поставьте себя в молитвенное общение с И. Христом, единственно открывшим нам Бога.
Сколько сомнений незаметно исчезнут тогда и прежде всего сомнения разума! Сколько сомнений и возражений падали таким образом к ногам Исуса Христа в часы скорби, печали и смерти, тогда как человеческая слова были вполне недействительны!
Сколько душ умиротворялось молитвенным общением с Ним.
Говорят основательно, что нельзя согреться, зная кате элементы составляют солнце, и посредством каких законов оно озаряет нас: в тысячу раз лучше находиться под его лучами.
То же самое происходит с солнцем души; при свете И. Христа вы видите, как исчезают сомнения, приходящие к вам от созерцания мира и кажущейся неизбежности вещей».
Итак, всякий, кто считает себя заблудившимся на жизненном пути, кто чувствует окружающее и живущее в нем самом зло и желал; бы выйти из этого положения, должен обратиться к Тому, Кто есть свет жизни, Кто сказал: «Я—путь, истина и жизнь«.
Если нам дороги честные стремления, если мы не хотим никогда расстаться с ними, то можем ли мы пройти мимо Того, Кто учил жить и умирать для других, Кто отдал свою жизнь для спасения людей и Кто единственно может доставить истинное и действительное успокоение всем труждающимся и обремененным?
Один Христос может вырвать нас из бездны греховного рабства, дать силы побеждать зло и умиротворить разлад в раздвоившемся сердце. Те же, кто чувствует себя хорошо в этом мире, говоря словами Вл. С. Соловьёва, и не могут понять смысл христианства, для таких людей и проповедь Христа является немым словом, потому что они не видят того зла, от которого Христос пришел спасти Мир.
Взято из журнала СТАРООБРЯДЕЦ 1906 год №07
Ещё статьи на нашем канале на Яндек.Дзен