Проанализирован процесс складывания сообщества переселенцев часовенных старообрядцев в 1920–1950-х гг. на территории Енисейского района Красноярского края. Выявлены особенности демографического и конфессионального состава сибирских старообрядческих общин как частей единой сети старообрядческих миграций, которые отличаются преемственностью своего социального состава – преимущественно крестьяне — единоличники. На основе цифрового анализа массовых статистических источников – похозяйственных книг выявлено, что Пермский край в первой половине XX в. продолжал быть традиционным местом выхода для сибирских староверов часовенного согласия. Сделан вывод, что конфессиональный вектор как самой миграции, так и обустройства и жизнедеятельности был стержневым, факторным для воспроизводства специфической конфессиональной «сети» сибирских старообрядческих общин.
Введение
Территория современного Пермского края, наряду с соседними регионами – Вяткой, Уралом и Поволжьем, исторически являлась традиционным местом выхода для сибирских староверов разных согласий. Наименее изученными в этом отношении являются периоды коллективизации сельского хозяйства, Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. и послевоенного восстановления. Огромный массив архивных документов еще только предстоит ввести в научный оборот, вооружившись актуальными исследовательскими инструментариями «цифровой истории».
Основой конфессионального пространства старообрядцев часовенного согласия и во многом русского населения в Сибири является сложная по структуре поселенческая сеть. Освоение обширного региона сопровождалось адаптацией переселенцев из европейской части России к новой для них обстановке. В районах Сибири с разными ландшафтными, природно климатическими и этнокультурными условиями она различалась темпами, формами, использованием разнообразных адаптационных механизмов. Характер освоения окружающей среды в немалой степени зависел от численности и плотности расселения русских, а также от их способности (при прямой и нередко активной поддержке государства) приспосабливать под эту среду свои политические, социальные, экономические и культурные запросы (Сибирь и Русский Север… 2014).
Подобный тип размещения населения, где наличествуют стохастические для внешнего наблюдателя «узлы» различной направленности, принято называть кустовым. Говоря современным языком, мы бы назвали его сетевым. При этом конфессиональный вектор как самой миграции, так и обустройства и жизнедеятельности становится стержневым, факторным для воспроизводства подобной специфической «сети». В ней в зависимости от внутренних рефлексий и внешних вызовов возможно произвольное перемещение как информационных потоков, так и их носителей – человеческого ресурса.
Подобные приемы сетевого анализа убедительно применялись в отношении турецких номадов (White, Johansen 2005). Этот исследовательский опыт показывает возможные схемы моделирования социальных структур в условиях миграций как жизненных стратегий. В нашем
случае и «традиционный» характер старообрядческих сообществ, и перманентность географических перемещений совпадает с «турецким примером». В силу этого считаем удачным заимствовать инструментарий подготовки, обработки и интерпретации «базы данных». Спецификой нашего метода является сфокусированность не столько на персонально-генеалогических аспектах, сколько на групповых практиках переселений и трансмиссии социальных институций (родов и семей). Конфессиональный характер перемещения людского ресурса (от географического масштаба до мотивированности «исхода») явно менее
прагматичный, нежели хозяйственно-экономический.
В российской науке сетевой анализ применительно к миграционным процессам начали использовать Л.И. Бородкин и С.В. Максимов (Бородкин, Максимов 1993; Бородкин 2016). По материалам Всесоюзной переписи населения 1926 г. ими была построена укрупненная пространственная сеть миграций всех 29 регионов страны. При этом сибирское направление было преобладающим, исследователи отмечали, что «крупнейший, объединяющий большую часть территорий европейской части России Центральный макрорайон отличает выраженная миграционная ориентация на Сибирь (в среднем 45,4% для каждого района этой группы)» (Бородкин 2016: 219). Применение технологии сетевого анализа позволяет уточнить направления, объемы и динамику конфессиональной миграции старообрядцев на макроисторическом
уровне и в дальнейшем проследить процесс складывания конфессиональных центров.
Старообрядцы как этнокультурная группа, существование которой определялось множеством разнообразных факторов (постоянные преследования со стороны государства и официальной церкви, необходимость сохранения своих традиций и образа жизни), обладали повышенным миграционным потенциалом. В годы коллективизации духовный лидер староверов часовенного согласия о. Симеон (Лаптев) убедительно обосновал пагубность для старовера «любезного приема артелей союзных»
Союзы — всевозможные формы объединения общественного: артели, колхозы, совхозы, промхозы, кооперативы.
Он писал:
«Мы должны с ней бороться и, как можно, ее разрушать. А мы, напротив, даем ей денег, чрез которые она более возрастает. Ведь ясно, что артели устроены через умышление диавола и служат в его пользу»
(Лаптев 1999: 165–169)
Необходимость работать в праздничные и воскресные дни, состоять на учете, т.е. «в записи», неизбежное общение с еретиками останавливали староверов от вступления в любые кооперативные объединения. И эта система запретов работала порой лучше, чем давление и угрозы со стороны государственных институтов, и, в том числе, заставляла староверов Прикамья
переселяться в Сибирь и другие места.
Так же интересно:
1920–1930-е гг. были выбраны нами для анализа как наиболее насыщенный хронологический период, позволяющий наилучшим образом проследить общую динамику миграции конфессиональной группы под влиянием социально-экономических и общественно-политических факторов. Революционные потрясения, гражданское противостояние, голод 1920-х, коллективизация сельского хозяйства, политические репрессии 1930-х, в том числе в отношении верующей части советского общества – все это серьезно повлияло на миграционную активность староверов. Они стремятся избежать вступления в колхозы («союзы» на конфессиональном языке) и, спасаясь от религиозных преследований, начинают массово выезжать из европейской части страны за Урал. В связи с этим серьезно меняется социокультурное поле Сибири, ее
конфессиональная структура. В первой половине 1940-х гг. формируется новое конфессиональное пространство – старообрядческие скиты часовенного и титовского согласий, разбросанные на огромной территории бывшего Сибирского края – Томской и Кемеровской областей, Алтайского и Красноярского краев, Тувы. Бассейны левого притока Енисея р. Дубчес со впадающими в него речками, а также р. Сым, р. Кеть, р. Чулым становятся местом нового размещения старообрядческих монастырей, тесно связанных родственными и конфессиональными нитями с многочисленными мирскими заимками, деревнями и факториями.
Ученым новосибирской исторической школы принадлежит честь актуального систематического изучения староверческих сообществ (Покровский, Зольникова 2002) и формулирования проблем, связанных с переселенческими процессами (Сибирь и Русский Север… 2014). Благодаря их археографическому поиску в распоряжении исследователей оказались уникальные сочинения старообрядцев часовенного согласия, опубликованные в трехтомном фундаментальном труде «Урало Сибирский патерик: тексты и комментарии» (Урало-Сибирский патерик 2014). Патерик не только содержит подробные сведения об истории и переселении староверов часовенного согласия, но и помогает прояснить особенности формирования и развития дуальной связки «скит деревня» как самоорганизующейся социокультурной системы (Дутчак 2006, 2007). В этом же издании помещена статья Н.Д. Зольниковой «Авторы Урало-Сибирского патерика» (Зольникова 2014). В настоящее время это единственное в своем роде цельное и полное изложение персональных биографий лидеров, инициировавших и организовавших переселение староверов на новые территории.
Эвристически ценным этот источник является не только в традиционном ключе нарративной истории, но и в свете заявленных нами исследовательских задач. Он убедительно показывает географическое перенесение сетевого сообщества из Приуралья в Сибирь, постепенное
смещение информационных узлов в восточном направлении. При полнейшей сознательной преемственности часовенного сообщества можно понять нюансы формирования не только новых пространственных ареалов, но и новых оригинальных смыслов. Безусловно, описание людских судеб («Патерик…» и подобные нарративные источники) помогает понять природу и причины старообрядческих переселений в относительно недавнем прошлом.
В своем исследовании мы бы хотели обратить внимание на повседневность сообщества, факторы воспроизводства населения, освоения «географии» и создания «новой топографии». В ходе переселений с конца XIX и до середины XX столетия произошло перемещение значительного по численности старообрядческого сообщества из Прикамья в Западную, а затем и в Восточную Сибирь. Этот сюжет, с опорой на архивные материалы (Государственный архив Красноярского края. Ф. Р-1380. Оп. 3. Д. 149), рассматривался ранее в научной литературе (Приль 2001, 2002). Однако имевшиеся в распоряжении Л.Н. Приль материалы позволяют лишь приблизительно оценить масштабы миграционной активности часовенных староверов, проживавших в так называемом Заимочном районе Томской области во второй четверти XX в.
Заимочный район – условное название территории современной Томской области, расположенной в междуречье рек Чичка-юл и Улу-юл, вдоль течения которых находятся заимки и деревни часовенных.
В частности, автор пишет, что
«за лето 1929 г. на трех заимках население сменилось полностью… и за 2–5 лет меняется полностью»
(Приль 2002: 252).
Получается, что староверы не задерживались в томской тайге и уходили далее на восток, в том числе на территорию современного Енисейского района Красноярского края. Таким образом, этот район играл важную транзитную роль в конфессиональном пространстве старообрядцев часовенного согласия и поэтому был выбран нами для анализа. Обнаруженные авторами в ходе полевых экспедиций 2018 и 2019 гг. в этот район материалы позволили дополнить информацию из
других источников и полнее реконструировать направления миграционных маршрутов.
Важным моментом в понимании объемов миграционной активности является уточнение численности переселенцев, определение религиозного состава которых затрудняется отсутствием в статистических документах советского времени графы «вероисповедание». Кроме того,
стремление староверов скрываться от властей, уклоняться от всевозможных «записей» существенно сужает круг данных официальной статистики. В этих условиях целесообразно применять более эффективные приемы количественного анализа уже известных источников, прежде всего таких массовых, как похозяйственные книги, и других материалов первичного учета – списков населения, отчетов о движении населения по районам на уровне сельсоветов. Опубликованные источники генеалогического происхождения старообрядческих фамилий и кланов
применительно к данному сообществу нам неизвестны, хотя в ходе по фамильного сопоставления похозяйственных книг было выделено несколько мегакланов, состоящих из трех и более семей.
Источниковедческий потенциал похозяйственных книг как уникального источника, позволяющего в целом охарактеризовать особенности демографических, миграционных процессов, трансформации структуры и функций семей, рассмотрен в работах О.В. Мазур, О.В. Горбачева,
Е.М. Скворцовой, А.И. Ганчева (Скворцова 1985; Мазур, Горбачев 2018; Ганчев 2020) и других авторов. Применительно к изучению конфессиональной миграции подобного рода источники ранее не привлекались в связи с отсутствием указания на вероисповедную принадлежность в большинстве из них. Поэтому мы сочли необходимым обратиться к массовому формулярному материалу, а именно похозяйственным книгам сельсоветов (1933, 1940–1942), отложившихся в фондах Енисейского районного архива, а также частично в фондах непосредственно самих современных сельсоветов – Луговатского и Сымского (последние в настоящей работе иногда привлекались для уточнения родовой принадлежности переселенца) (рис. 1). Именно на территории этих сельсоветов располагался основной массив транзитных пунктов в маршрутах конфессиональных мигрантов.
(посемейный список). 1933 г., 1940–1942 гг.». 97 л
Имеющиеся в распоряжении архивные материалы и опубликованные биографические списки позволили систематизировать материал в виде источнико-ориентированной базы данных «Конфессиональные миграции старообрядцев» (далее – БД «КМС»), создание которой не
просто его упорядочивает, но и позволяет делать более глубокие обобщения (рис. 2). Послужившее основным источником для создания базы данных архивное дело не содержит утвержденного формуляра и является полностью рукописным (Енисейский районный архив 1933, 1940–1942). По сути, это подробные посемейные списки жителей по населенным пунктам Луговатского сельсовета 1930–1940-х гг. с детальными указаниями не только пофамильного состава, но и пола, возраста, семейного статуса, места предыдущего жительства переселенцев, иногда и даты выбытия. Подобная структура источника дает возможность реконструировать направления и оценить масштабы миграций населения в Сибирь в середине XX в., т.е. на этапе формирования конфессиональной «сети». Репрезентативность данным придает указание на места
выхода переселенцев. При этом соответствующие графы в формулярах похозяйственных книг имеются не всегда.
Моделирование стало возможным посредством организации данных массовых статистических источников и опубликованных документов на базе системы управления базами данных (СУБД) «Access». Настоящая электронная база данных является документально ориентированной и сформирована она преимущественно на одном виде источников. База содержит сведения о более чем полутора тысячах старообрядцев, переселившихся в период с 1920 по 1945 г. с территории преимущественно южных районов современного Пермского края, а также соседних уральских и сибирских областей – Томской, Новосибирской, других районов Красноярского края на территорию
Луговатского сельсовета Енисейского района Красноярского края. Пофамильный (посемейный) список содержит сведения о половозрастном составе конфессиональных мигрантов, семейном положении и религиозном статусе (сане) (рис. 3). База также содержит сведения о местах выхода переселенцев и местах вселения, даты въезда. Стоит отметить, что настоящая БД создавалась для информационного обеспечения исторического моделирования процессов переселения старообрядцев Пермско-Вятского Прикамья/Молотовской области в Сибирь во второй четверти XX в.
Структурированный в ходе интеллектуального анализа источников в несколько связанных таблиц массив данных был статистически проанализирован посредством системы запросов о количественном и списочном составе переселенцев, распределения их по населенным
пунктам, сельсоветам, районам, регионам. Были выявлены статистически значимые периоды переселенческой активности, визуализированные в гистограммы. Подобное моделирование строилось по алгоритму: из базы данных автоматически выбиралась насыщенность взаимосвязей между хронологическими отрезками, именным составом и топографическими пунктами. Структуру такого анализа раскрывают рис. 3–6.
Луговатского сельсовета Енисейского района Красноярского края в 1920–1931 гг.
Подсчитано по: Ф. Р-153. Оп. 2. Д. 31. 97 л.
Енисейского района Красноярского края с 1926 по 1930 г.
Подсчитано по: Ф. Р-153. Оп. 2. Д. 31. 97 л.
Енисейского района Красноярского края с 1931 по 1935 г.
Подсчитано по: Ф. Р-153. Оп. 2. Д. 31. 97 л.
Луговатского сельсовета Енисейского района Красноярского края в 1920–1940-е гг.
Подсчитано по: Ф. Р-153. Оп. 2. Д. 31. 97 л.
Многоуровневый анализ полученного массива данных позволил выделить наиболее значимые переселенческие маршруты, оценить их объемы и пофамильный состав как отдельных кланов, так и семейно-родственных корпораций. Также были тщательно выверены сведения об актуальных административных статусах и подчиненности сельсоветов отдельных населенных пунктов Пермского края, Томской области и Красноярского края, особенно в случаях их неоднократного переименования. Основной опорной точкой в отнесении того или иного населенного пункта к сельсовету/району/региону являлась датировка времени переселения, записанная со слов переселенца. Учитывая плотность дат событий (иногда не более полугода) по переименованию и
переподчинению административных образований, за основу были взяты сведения из «Списка населенных мест Сибирского края» (Список населенных мест Сибирского края 1929), перепроверенные по другим открытым источникам, преимущественно архивным и историческим
справкам, размещенным на официальных сайтах районных архивов.
Обработка базы данных вполне укладывается в рамки современной «клиометрики», которая направлена на квантитативный подход к реконструкциям исторических процессов. В подобных случаях локальность выступает синонимом предметности, а также позволяет детализировать научные знания о фактичности истории населения. Именно технологическое переоснащение ученого позволяет, на наш взгляд, по новому не столько анализировать конкретный материал, но и разрабатывать методологические вопросы истории описания. Дальнейший сопоставительный анализ с материалами УралоСибирского патерика позволил уточнить долю собственно старообрядческого населения в потоке переселенцев в указанный период и сосредоточиться на конфессиональном аспекте массовых крестьянских миграций, в том числе вынужденных и нелегальных, и отойти от линейно-поступательных схем описания механического перемещения населения выдвинув процессуальную концепцию конфессиональных миграций. Такой подход также подкрепляет обоснованность выводов о мотивах и подоплеке, причинах большинства исторических событий, связанных с перемещением конфессионального сообщества, адаптации, обеспечения и воспроизводства хозяйственных и религиозных практик.
Сложение конфессионального пространства переселенцев старообрядцев в Сибири в первой половине XX в.
Старообрядцы, населявшие бассейн Енисея, были неоднородны по конфессиональному составу. Среди сибирских старообрядцев – выходцев из Пермско-Вятского Прикамья преобладало часовенное согласие, но были также общины поповского направления (белокриницкие, новозыбковские), а также поморцы, титовцы и др. Их объединяли приверженность к «старой вере» и во многом общая историческая судьба, но разделяли локальные религиозные традиции. Так, часовенные и титовцы окончательно отделились друг от друга уже в Томской области. В дальнейшем крупнейшие пермские семейные кланы титовцев – Килины, Сидоркины, Головковы, Вахрушевы и другие – обосновались в бассейне Сыма, который оставался транзитным районом при перемещении часовенных скитских центров на север Красноярского края (Пригарин, Стороженко, Татаринцева 2020).
Из Пермского края в Сибирь староверы переселялись несколькими путями. Давно разведанным маршрутом еще с XIX в. был путь через Урал в Томскую губернию. Поскольку до революции 1917 г. это была гигантская территория, включавшая в себя современный Алтайский край, Новосибирскую, Кемеровскую и Томскую области, то большая часть современной Западной Сибири была местом их расселения.
Процесс создания сети старообрядческих поселений на территории современного Красноярского края, сопредельной с современной Томской областью, можно представить следующим образом. На первом этапе, условно с конца XIX в. и до начала 1920-х гг., формируется первый массив населенных пунктов по преимуществу из выходцев с территории современного Пермского края в северо-восточных и восточных районах нынешней Томской области и вдоль Обь-Енисейского канала. С конца второго десятилетия XX в. отсюда начинается активное их переселение в Енисейский район Красноярского края. В начале 1930-х гг. на берегах рек Безымянка и Кас возникло не менее 20 заимок и деревень, в 1933 г. они были объединены в административно-территориальное образование – Луговатский сельсовет. Именно в этот период возникает устойчивый слой оседлой поселенческой структуры – заимок и деревень, основанных выходцами из Пермской Молотовской области, в нескольких районах Томской области и Красноярского края.
Это подтверждается статистическим анализом вышеупомянутой БД «КМС», который показал, что старообрядцы Куединского, Осинского, Еловского и других районов южной части современного Пермского края в 1920–1930-е гг. переселялись первоначально на территорию современной Томской области, в частности в междуречье рек Улу-Юла и Чичка- Юла. Этот район был своеобразным плацдармом для дальнейшего миграционного броска в район бассейна «енисейского меридиана» – Енисейский район Красноярского края и далее – в Хакасию и Туву. В ходе этого переселения сформировались новые конфессиональные общины, ставшие впоследствии социальной основой для Дубчесских скитов в середине XX столетия. Выявление этих этапов выстраивалось автоматическими подсчетами по типологическим признакам: территория исхода – промежуточные пункты – конечные районы пребывания.
В 1920–1930-е гг. переселения имели вынужденные мотивы и были связаны со стремлением староверов уйти от насильственной коллективизации, обмирщения, нежелания отдавать детей в советские школы. Социальный состав переселенцев был представлен единоличниками, которые и на новом месте старательно избегали «записи в союзы», т.е. в колхозы и любые другие формы общественного хозяйствования, как было указано выше.
Обь-Енисейский канал был наиболее удобной логистической артерией для староверов на начальном этапе, но основательно селиться вдоль него они в тот период не стремились, это было с их точки зрения «широкое» место, известное многим (Стороженко 2019: 6–7). Поэтому они прошли дальше и стали осваивать территории современного Луговатского и Сымского сельсоветов.
Позднее, в военное и послевоенное время, переселения были связаны с поисками лучших условий хозяйствования, стремлением уйти от государственного надзора и контроля, избежать обмирщения. Отличительной чертой этого периода становится переселение к одноверцам, уже устроившимся здесь ранее. К этому моменту в бассейне «енисейского меридиана» уже сложилась прочная сеть мирских (заимок и деревень) и конфессиональных поселений (скитов и монастырей). Это позволяло пермякам мигрировать на большие расстояния и на новом месте получать помощь и поддержку единоверцев.
Старообрядцы переселялись большими семейно-родственными коллективами, поддерживая друг друга в течение всего процесса. Сложных по составу семей, согласно упомянутой базе данных, почти не встречается, большинство семей состояли из двух поколений «родители–дети», что говорит о подверженности старообрядческой среды тем же процессам, которые этнографы и демографы отмечают в отношении остального сельского населения Советской России. Материалы БД «КМС» позволили выявить родовые кооперации метауровня по отношению к нуклеарным семьям – кланы. Всего в выборку вошло 118 фамилий переселенцев, при этом 43 из них нами отнесены к наиболее крупным в силу нахождения их удельного веса в корпусе базы данных 0,8% и более. Наиболее многочисленными из них являлись Горбуновы, Килины, Коровины, Кустовы, Мерзлековы, Соломенниковы, Стариковы (рис. 7).
Особо выделяется один клан – Голублевы, Коровины, Котовы, Мерзлековы, Соломенниковы, составляющий почти 13% от численности всех переселенцев. Выделение этого клана стало возможно благодаря проведенному сопоставительному перекрестному анализу БД «КМС», материалов Урало-Сибирского патерика и приложения к нему «Биографические справки», открытых источников, в частности сайта «Открытый список» (Открытый список).
Рис. 7. Пофамильный состав и семейные кланы старообрядцев Луговатского сельсовета Енисейского района Красноярского края в 1920–1940 гг.
Подсчитано по: Ф. Р-153.
Оп. 2. Д. 31. 97 л.
Килины – еще один особый семейный клан, оставивший немало антропонимов на территории Томской области, Красноярского края, Кемеровской области. Именно на их примере В. Павловский описал процесс освоения долины Чичка-юла и дальнейшее их продвижение в бассейн «енисейского меридиана». Так, например, клан Килиных, согласно похозяйственной книге Луговатского сельсовета, включал семь семейных коллективов, большинство из которых представляли собой неразделенные и состояли как минимум из представителей трех поколений.
Как было сказано выше, в общем массиве преобладают простые семьи, состоящие, как правило из двух поколений линии «родители–дети». Изредка присутствовали и трех поколенные отцовские коллективы сложного типа («деды–родители–дети»). Немало семей, состоящих только из мужа и детей или матери и детей. Очень часто отец не указан не потому, что его нет, а потому что он находится в скиту. Немало странноприимцев и поддерживающих скиты тем не менее указано в списках: Мальгин, Онисим Катаев, Иерон Потанин, Александр Голдобин.
При заселении района конфессиональная, клановая и территориальная общность оказывалась основной. Чужих людей здесь не было. Новые люди появлялись в районе благодаря связям с заимочниками, это были «свои» и знакомые люди, они уже были информированы об условиях проживания: «…они (новики) или были людьми, хорошо известными заимщикам, или это были “свои люди”, которым предлагалось приехать сюда на жительство, или же просто описывались здешние условия на случай, если бы явилась надобность переменить местожительство» (Приль 2001: 251).
Чаще всего переселение осуществлялось на заранее присмотренные места, к заимкам земляков или родственников. Возникали маленькие заимки и большие селения, которые располагались в укромных уголках, на изгибах рек, у озер, а также среди непроходимых болот. Переселенцам было сложно привыкать к новым жизненным условиям. Долгая и непростая дорога стоила немалого физического и морального напряжения.
Сибирские общины переселенцев последователей старой веры во второй четверти XX в.
Важным фактором, подталкивавшим к переселению, являлось принятое духовными отцами о. Симеоном (Лаптевым) и о. Антонием (Людиновсковым) решение о перемещении скитов в бассейн Дубчеса. Наличие духовного центра, отцов, принимавших на исповедь, поддержка конфессиональной среды – все это немаловажные факторы, заставлявшие твердых в религиозных убеждениях староверов решаться на переселение в Енисейский район – Кетско-Чулымское междуречье. Далее староверы перемещались вместе со скитами на север – в бассейн Сыма и Дубчеса. Многие старообрядцы, и молодые, и пожилые, уже на месте принимали решение уходить в скиты, как, например, Юркова (Сальникова в девичестве) Клавдия (Стороженко 2019; Любимова, Стороженко 2021).
Анализ БД «КМС» показал, что с 1921 по 1941 г. включительно на территорию Луговатского сельсовета Енисейского района Красноярского края переселилось как минимум 1 500 человек. Они расселились в более чем 20 заимках и деревнях, часть из которых в недавнем прошлом были узловыми пунктами Обь-Енисейского канала и частично сохранили соответствующие названия – Александровский шлюз, Налимный шлюз, Георгиевский шлюз, 12-е плотбище. К началу 1940-х гг. на территории Луговатского сельсовета уже существовала густая сеть населенных пунктов. В 1944 г. было зафиксировано почти 30 различных по величине населенных пунктов. Выделяется несколько крупных деревень и даже сел, например Луговатка, Якша, Безымянка, Низ-Безымянка, Колегово, 12-е плотбище, Александровский шлюз, Сушники, Кельма, Колегово.
На первом этапе (с 1920 по 1925 г.) переселенцев было немного – 135 человек (см. рис. 3). Как первопроходцы фигурируют представители довольно известных старообрядческих фамилий Чепкасовых (Чепкасов Ксенофонт первым зарегистрирован в 1920 г. в дер. Кельма), Глуховых, Соломенниковых, Стариковых, Сидоркиных, Шубиных. При этом выделяется поселок Якша, куда переселилось почти 40 человек – семейные кланы Кустовых, Вахрушевых, Коровиных, Мерзлековых. Представители первых трех кланов были выходцами напрямую из Куединского района, составив почти четверть от общего количества. Отдельная группа представителей этих же фамилий (22 чел.) зафиксирована в источнике как переселенцы из Зачулымского и Ново- Кусковского районов современной Томской области.
Сопоставительный анализ семейно-родственных связей кланов Кустовых, Коровиных и Мерзлековых на основе БД позволяет предположить, что этот район мог быть для них транзитным наряду с Чаинским. Стоит отметить, что несколько семей Саниковых и Сидоркиных (16 чел.) из Колпашевского района вселились в дер. Колегово. Три семьи Килиных (26 чел.) также мигрировали из Маковского сельсовета Енисейского района в дер. Кельма. В целом в этот период доля зауральских переселенцев составила почти половину (48%) всех новых жителей будущего Луговатского сельсовета, видна преемственность на микроуровне внутри региональной миграции. При этом стоит отметить, что представители фамилий Кустовых, Глуховых, Коровиных, Шубиных сыграли в дальнейшем значительную роль в складывании конфессиональной сети Дубчесских скитов.
На втором этапе (с 1926 по 1930 г.) резко возрастает интенсивность переселенческого потока (см. рис. 4). В девять деревень и заимок всего переселилось 589 человек, но большинство из них (252 чел.) выбрало село Безымянка (включая обозначенные в БД Н_Безымянка_1 и Н_Безымянка_2), а также Якшу (109 чел.), Сушники (77 чел.) и Луговатку (72 чел.). К упомянутым выше фамильным кланам продолжили активно присоединяться родственники, а также появились новые – Базуевы, Бурнышевы, Вершинины, Глазырины, Кожевниковы, Колеговы, Созыкины, Сахаровы, Юрковы, Якунины.
Общая представленность переселенцев в разрезе районов выхода уже более разнообразна, чем ранее, но наибольшее количество переселенцев (245 чел.) дали Ново-Кусковский, Зачулымский и Ксеньевский районы Сибирского края в совокупности, которые в это время подверглись взаимным переименованиям и укрупнению. Немало также переселившихся из Чаинского района. Доля выходцев из Куединского, Фокинского и Еловского районов Уральской области резко снижается – не более 60 человек за весь период, и это по-прежнему Коровины, Кустовы, а также Бурнышевы, Кувалдины, Килины, Окуловы, Рогалевы, Федоровы. Более разнообразно их представительство по сельсоветам выхода Аптугайский, Верхне- Дубовский, Больше-Дубовский, Больше-Кустовский, Дрехловский, Пильвенский, Ошьинский. В переселенческое движение попадают и новые сибирские районы – Сусловский, Каргасокский, Парабельский, Краснознаменский, Сталинский. Примечательно, что большая часть мигрантов этого этапа – 444 чел. (75%) переселились в 1929 и 1930 гг. Это свидетельствует об очевидной переселенческой активности.
В целом за период с 1931 по 1935 г. наблюдается примерно то же общее количество переселенцев, что и на предыдущем этапе, всего 605 человек (см. рис. 5). При этом крупных кланов становится меньше, но явно выделяются кланы Коровиных, Вершининых, Килиных, Вахрушевых, Кожевниковых, Мельниковых. Наиболее крупной была родовая корпорация Килиных, насчитывающая 86 человек. Следует отметить, что среди переселенцев этого этапа более чем в два раза (140 чел.) возрастает число представителей зауральских территорий. По-прежнему большинство составляют выходцы из Куединского и Фокинского районов, которые представлены крупными кланами (например, Горбуновых, Глазыриных, Сухановых, Мещеряковых, Мущинкиных, Неведимовых). В целом пофамильный состав становится максимально разнообразным – более 50 фамилий.
К традиционным зауральским сельсоветам Фокинского района прибавляются Маракушинский, Михайловский, Степановский, а в Куединском районе – Лагинский сельсовет. Расширяется география внутрисибирских районов – Каратузский, Бакчарский, Бирилюсский, Хабарский.
В период с 1936 по 1941 г. источники фиксируют минимальное количество переселенцев – всего 27 человек. Очевидно, это связано с изменением общественно-политических условий, развернувшимися в стране религиозными и политическими репрессиями, в том числе в отношении старообрядцев. Скорее всего, к этому моменту процесс переселения и формирования поселенческой структуры был в основном завершен.
Возможно, это косвенно свидетельствует, что уже были созданы условия для их прямого переселения напрямую в бассейн Енисея, минуя промежуточный этап продолжительного пребывания на территории современной Томской области. Ранее мигранты задерживались в этих населенных пунктах, нередко переезжая из одного в другой в поисках лучших условий, прежде чем переселиться в Луговатку. Конечно, порубежные, фронтирные разведки имели место, искали способы переселиться к своим всегда. Но сложившаяся на этом этапе к середине 1930-х гг. стабильная поселенческая структура, оказываемая широкая поддержка – как духовная, так и хозяйственная – со стороны единоверцев и родственников, очевидно, создавали уверенность в успехе переселения и подталкивали не бояться переселения на столь дальнее расстояние.
В целом за 20 лет изучаемого периода 15 деревень, входящих в состав 11 сельсоветов Куединского района Пермского края, стали местом прямого выхода для 150 переселенцев, вошедших в базу (рис. 8). При этом наибольшее количество пришлось на Большие-Кусты (23 чел.), Узяр (21 чел.), Шагирт (21 чел.), Верх-Уса (14 чел.), Кашка (12 чел.). Учитывая условность периодизации, стоит в общем процессе выделить период с 1929 по 1933 г. как наиболее интенсивный, когда из разных мест всего переселилось 975 человек. Это составило более 62% всех переселенцев.
Рис.8. Схема миграционных потоков старообрядцев в Луговатский сельсовет Енисейского района Красноярского края в 1920–1940-е гг.
В результате автоматизированного социально-сетевого анализа с помощью программы UCINET был выявлен достаточно плотный куст населенных пунктов Луговатского сельсовета Енисейского района. На рис. 8 видно, что наибольшим индексом центральности как места вселения за исследуемый период обладают деревни Сушники, Безымянка, Низ-Безымянка-2 и Якша, которые стали местом вселения подавляющего большинства приходящего населения. Из зауральских наиболее часто как район выхода фигурирует Куединский район, а также два собственно сибирских – Чаинский и Асиновский (он же – Ново-Кусковский, Зачулымский, Ксеньевский), стоит также отметить Парабельский и Енисейский.
Заключение
Первостепенной причиной общественно — социального характера переселения старообрядческих общин с территории Пермско — Вятского Прикамья в Сибирь является то, что они пытались скрыться от преследования правительства и не желали вступать ни в какие «союзы» – колхозы, совхозы, артели. Малозаселенная территория Сибири являлась идеальным местом для старообрядческих скитов.
Переселение староверов пермяков привело к социокультурной трансформации принимающих регионов – Томской области и Красноярского края. Старообрядчество во многом повлияло на складывание поселенческой структуры Сибири. Сформировалась целая сеть новых оседлых населенных пунктов, в которых староверы занимались преимущественно промыслами, охотой, животноводством, огородничеством и весьма ограниченно – земледелием. Благодаря непрерывной уже внутрирегиональной мобильности, староверами осваивались незаселенные участки таежной Сибири. Старообрядцы намеренно выбирали для заселения практически необитаемые территории, где не возникало бы конфликта интересов с местными.
Благодаря статистическому анализу данных похозяйственных книг установлен «социально-демографический портрет» старовера переселенца из Пермско-Вятского края в Сибирь. В созданной в 1920–1950-х гг. единой конфессиональной сети, согласно которой выстраивались маршруты и стратегии перемещения человеческого ресурса, местами связей выступали отдельные семьи роды староверов часовенного или титовского согласий. Обоснование многочисленных заимок и поселков шло на территории «енисейского меридиана» Красноярского края, однако уже на том этапе реальная география расселения была намного шире. Наблюдалась преемственность в социальном измерении – преимущественно в переселениях принимали участие крестьяне единоличники.
Таежная Сибирь выступила своеобразным пространством освоения, на котором шло формирование специфического конфессионального сообщества. Процессы адаптации совпали с одновременными процессами консервации предыдущего опыта. В основе подобной синхронности находилось осознание альтернативности социокультурной практики – сохранение мировоззрения и соответствующего духовно — семейного уклада в сочетании с гибкой мобильной системой приспособления в материальном мире. Основой этих процессов следует считать создание и функционирование скитов и монастырей, выступавших стержнем общественной организации староверов — часовенных.
На месте вселения в Красноярском крае староверы — пермяки были ориентированы на дальнейшее переселение в духовные центры последователей часовенного согласия – Дубчесские монастыри, расположенные севернее в Вороговском сельсовете. Выходцы из Пермской области составили значительную часть насельников дубчесских монастырей, переживших их разгром карательными отрядами КГБ в 1951 г. Освобожденные от суда и следствия рядовые обитатели скитов и монастырей расселились по всему «енисейскому меридиану», двинувшись в 1951–1955 гг. преимущественно в южные районы Красноярского края, Приангарье и Туву (Стороженко 2019).
Во второй четверти XX в. миграционное движение конфессиональных переселенцев из Пермского края/Молотовской области в Сибирь привело к существенной трансформации поселенческой структуры сибирской глубинки, изменению ее конфессионального ландшафта, в результате образования влиятельных духовных центров началось хозяйственное освоение прежде малозаселенных территорий долины среднего Енисея.
Таким образом, обработка регионального корпуса сведений позволяет уточнить географию и маршруты перемещений староверов из Приуралья в Сибирь. Применение сетевого анализа способствовало выявлению конкретно — исторических моделей таких перемещений, а также раскрыть их историко — антропологические обстоятельства (демографические и социальные свойства группы конфессиональных мигрантов). Все это в целом позволяет характеризовать традиционалистское общество в процессе мобильности.
Александр Анатольевич Пригарин1
Алена Александровна Стороженко2
1 Российский государственный гуманитарный университет, Москва, Россия
2 Тувинский государственный университет, Кызыл, Россия
1 prigarin.alexand@gmail.com
2alstorozhenko@yandex.ru
Подписывайтесь на наш канал Дзен
